Прислуга в гостинице духов
Шрифт:
Ну и дура ты, Юлька! Черте что вообще с тобой творится! Точно пора переезжать в психушку…
Я уже хотела уйти, но что-то заставило меня помедлить и обернуться на заброшенную усадьбу. Поколебавшись, я, не стесняясь в выражениях, себя отругала и, практически взбежав по ступеням, рывком распахнула дверь.
Внутри было зябко и темно. Из полумрака взгляд выхватил обветшалые стены, прогнившую лестницу и размашистое, сдобренное нецензурщиной граффити, явно оставленное кем-то из современных «деятелей искусства».
Испытав
Немного так посидев, с трудом поднялась на ноги и зачем-то обошла комнату. Затем заглянула в соседнюю, интерьер которой выглядел так же удручающе, как в предыдущей. В третьей комнате, куда я заглянула, видимо, когда-то располагалась кухня, в соседней — гостиная. Подниматься на второй этаж я не рискнула ввиду не внушающей доверия лестницы, чьи ступени частично прогнили. Еще немного потоптавшись в «прихожей», я уже собралась уходить, как вдруг заметила неподалеку лежащую на полу тетрадь.
Странно… когда входила, ее здесь точно не было, я бы заметила.
Вопреки ожиданиям, когда взяла ее в руки, оказалось, что она совсем не старая, даже хорошо сохранившаяся, несмотря на царящую в доме сырость. И вообще, никакая это не тетрадь, а папка.
Не делая никаких предположений, что может быть внутри, я раскрыла ее и… стала близка к незамедлительной потере сознания.
В папке лежали рисунки.
Рисунки, выполненные в той же технике, в какой предпочитала рисовать я. Более того — манера, стилизация создавали впечатление, что… их и рисовала я сама.
— Я схожу с ума… — все больше в этом убеждаясь, пробормотала непослушными губами.
С первого листа на меня смотрели два монстрика: один толстый и темно-фиолетовый, другой — тощий и синий, оба смешные и пушистые.
Перевернув лист задеревеневшими пальцами, я увидела еще одно, не менее странное существо, похожее на цыпленка с непропорционально длинными ногами. Перебрав еще несколько листов, на которых изображались разнообразные фантастические существа, я остановилась на рисунке, который поразил меня больше всех предыдущих вместе взятых.
Передо мной был большой и толстый желтоглазый кот, вальяжно развалившийся на парящих в воздухе подушках и покуривающий трубку.
— Этого не может быть… — практически беззвучно выдохнула я и как мантру повторила: — Не может… не может…
Это ведь был кот из моей сказки, которую я только-только рассказывала Сашке! Но это ведь немыслимо!
Внезапно головная боль усилилась и стала до того нестерпимой, что я обхватила голову руками. Перед глазами мелькали яркие пятна и вспышки, роились черные точки, и меня будто засасывало в непомерно большую черную дыру…
Сначала мне казалось, что я засыпаю и продолжаю сходить с ума, затем — что умираю, а после пятна и вспышки сменились разнообразными образами. Сначала они были размытыми и нечеткими, но постепенно становились все яснее и обретали узнаваемые черты. Чем четче становились они, тем хуже становилось мне. Тысячи сцен и образов наполняли сознание, готовое вот-вот взорваться от их неожиданного переизбытка.
Все закончилось так же внезапно, как началось. Я сидела, тупо глядя перед собой и забыв, где нахожусь, какой сейчас час, день, месяц…
Горло сделалось шершавым и, сглотнув, я наугад вытянула из папки рисунок.
Снова глядя на стоящих бок о бок подкроватных монстров, больше не пыталась сдерживать текущие по щекам горячие слезы. Не замечая, что всхлипы становятся все громче, плавно переходя на истерические рыдания, я смотрела и смотрела на тех, кто принадлежал тому миру, который у меня так несправедливо отняли.
Я вспомнила.
Глава двадцать восьмая
Дорога домой прошла как в тумане.
Словами не передать, сколько оттенков самых разнообразных эмоций я испытала, прежде чем пришла на вокзал.
Я входила и выходила из усадьбы бесчисленное количество раз, надеясь, что в один из них сумею попасть в Большой Дом, но тщетно. Наверное, случившаяся истерика была самой яркой, самой продолжительной из всех, происходивших со мной когда-то. Зато вместе со слезами вышла если не вся горечь, то значительная ее часть, уступившая место откровенной злости.
Да, я была зла! Как никогда зла! И эта злость придала необходимых сил, чтобы не впасть в отчаяние и окончательно не расклеиться.
Прибыв в поселок, по дорогам я буквально бежала, а едва переступив порог дома, громко выкрикнула:
— Где он?!
Домашние, не привыкшие к такому моему поведению, высунулись из кухни, и мама не то испуганно, не то удивленно спросила:
— Кто?
— Папа! — не сбавляя громкости, ответила я. — Учти, отныне, если ты захочешь с ним развестись, я всецело тебя поддержу!
Мама нервно ойкнула, а жующий бутерброд Сашка замер и смотрел на меня так, словно видел в первый раз.
— Папы нет дома, — осторожно заметила мама. — Его отправили в командировку, сказал, приедет только дня через три… Юля, у тебя все хорошо?
— Замечательно, — процедила я. — Чудесно…волшебно, черт возьми! Мам, а ты никогда не задавалась вопросом, что у папы за командировки? Его часть рядом, так куда он постоянно исчезает?!
— Ну, я… — мама заметно растерялась.
Я глубоко вдохнула и мысленно сосчитала до десяти. Потом еще на английском это повторила, давая себе время успокоиться, чтобы не наговорить глупостей и не срываться на ни в чем неповинных маму и Сашку.