Присяга леди Аделаиды
Шрифт:
— Я хотел прибавить, что со мною вы находитесь в безопасности, — продолжал Герберт Дэн, не обращая внимания на слова, которыми Рэвенсберд перебил его. — Я видел, что у вас вырвались эти слова в пылу гнева, и вы едва ли сознавали, если можно так выразиться, что я слышу их. Я жалел о вас в то время, чувствуя, что поступок капитана Дэна был непростителен, и, конечно, я не причислю себя к вашим обвинителям. Притом, если бы вас повесили на этом дубовом дереве, это не возвратило бы к жизни вашего господина.
— Сэр, — повторил Рэвенсберд самым обыкновенным
— Какой излишний вопрос! Неужели вы думаете, что здесь есть хоть одна душа, которая не считала бы вас виновным, хотя вы успели освободиться?
— Извините меня, сэр, я спрашиваю, верите ли этому вы?
Герберту Дэну была неприятна настойчивость этого человека.
— Вы спрашиваете меня, считаю ли я вас виновным, когда я только сейчас сказал, что мог бы вас повесить. Считаю.
— Так зачем же вы не вешаете меня? — спросил Рэвенсберд.
— Я сказал вам почему. Я не имею желания сделать вам вред, и притом это не может принести пользу умершему. Но вы, конечно, виновны в некоторой степени. Может быть, не в умышленном убийстве; может быть, поскольку вы дрались так близко к краю утеса, падение было случайным.
Вид Рэвенсберда, когда он стоял перед Гербертом Дэном — смело, самоуверенно, ни один мускул в лице его не шевелился, голос не дрожал, а проницательные глаза смотрели независимо — немало удивлял этого джентльмена.
— Так позвольте же мне сказать, мистер Герберт, что я не виновен. Позвольте мне сказать вам еще более, сэр. Сказать?
— Ну? — отвечал Герберт, поднимая вопросительно глаза.
— Я думаю, что мог бы указать виновного. Я в этом уверен, как и в том, что мы стоим теперь лицом к лицу, сэр.
— Что это значит? — спросил Герберт Дэн после молчания, возбужденного сильным удивлением.
— Это значит именно то, что я говорю. Может быть, я ошибаюсь; я не имею доказательств, но я буду ждать. Я знаю одного человека, кроме меня, который злобствовал на капитана Дэна.
Герберт Дэн окинул говорившего взглядом с ног до головы, не зная, как понять его смелые слова и еще более смелое обращение.
— Я вижу, что вы считаете меня слишком смелым, сэр. Но когда невинного человека обвиняют в умышленном убийстве, ему можно извинить некоторую смелость в выражениях.
— Смелость — это одно, Рэвенсберд, а ложь — другое. Вы, кажется, говорите мне…
— Я говорю вам правду, сэр, — смело перебил Рэвенсберд. — Я думаю, что я знаю, кто дрался на утесах с моим барином так же верно, как если бы я был свидетелем этой драки.
— О! — сказал Герберт Дэн, и в тоне его слышался сарказм. — Так вы не были свидетелем этой драки?
— Нет, сэр, не был, и по самой основательной причине — я был в то время за милю от этого места. Было доказано, сэр, что когда произошла эта драка, я в гостинице играл в домино — и тогда и даже еще ранее; и милорд и мистер Эпперли освободили меня, потому что не было
— Если это действительно были не вы, и вы знаете, кто это был, вы должны это сказать, — медленно произнес Герберт Дэн.
— Я сужу иначе, сэр. Я не имею доказательств, и мне могут не поверить. Я предпочитаю выждать время. Вы все еще считаете меня виновным, мистер Герберт?
— Считаю, Рэвенсберд.
Целую минуту Рэвенсберд смотрел на него, как будто был не в состоянии поверить этому признанию. Потом он опустил глаза и отвернулся.
— Может быть, вы это думаете, — сказал он, — говоря, по-видимому, более сам с собою, чем с Гербертом. — В таком случае, я могу только сказать, что наступит время, когда мы оба будем выведены из заблуждения. Я поклялся милорду, что я не виноват, что не я убийца; я опять клянусь в этом вам. Доброго утра, мистер Герберт!
Герберт Дэн все смотрел вслед Рэвенсберду, пока он не исчез вдали, когда Мичель и надзиратель прошли своею дорогою из замка. Герберт Дэн подошел к первому.
— Я слышу, Мичель, что после всех слухов, которые разнеслись вчера вечером и сегодня утром, вы теперь отпираетесь от своих слов и не обвиняете Рэвенсберда?
— Это была ошибка, сэр, людей говоривших, что я обвинял его. Я думал, что это непременно должен быть Рэвенсберд, кажется, я это и сказал, но я никогда не говорил, что я его видел или узнал. Это было невозможно при лунном сиянии с того места, где я стоял. Теперь оказывается, что это не мог быть Рэвенсберд, и мне досадно, что он через меня подвергся неприятностям.
— Так вы не узнали противника капитана Дэна?
— Не узнал, сэр.
— Сюртук Мичеля вытащили сегодня, мистер Герберт Дэн, — вмешался надзиратель, желая также поговорить. — Должно быть, волны оставили его на берегу в прошлую ночь, и лодка Билля Ганда вытащила его с ранним приливом. Шляпа капитана Дэна также была прибита к берегу, но, может быть, вы уже слышали об этом.
Герберт Дэн кивнул головой. Он, по-видимому, не был расположен продолжать разговор, и таможенные продолжили свой путь.
— Я узнаю по крайней мере настоящие причины, по которым освободили этого человека, — рассуждал он сам с собой, направляясь к замку. — Все говорят, что это должен быть Рэвенсберд.
Он дошел до ворот замка, когда дверь передней вдруг отворил Брефф, провожавший Эпперли и сержанта Бента. Герберт подошел к стряпчему, сержант ушел.
— Нам надо подождать, мистер Герберт, — отвечал стряпчий на вопрос Герберта Дэна, и тон его был взволнован, а лицо красно, потому что он опять стал считать Рэвенсберда виновным. — Я не могу сомневаться в добросовестности свидетелей. Гауторн и его жена — люди честные и во всяком случае остались бы верны Дэнской фамилии; но тут есть какое-то плутовство, это верно, как то, что мы с вами стоим здесь. Бент говорит, что он это знает. Часы Гауторна с умыслом были переведены, или какая-нибудь дьявольская штука в этом роде.