Притяжение Андроникова
Шрифт:
Через мои руки, перед глазами и перед памятью прошел не один десяток предметов истории. Едва припоминаю рассказ передававшего или передавшей, что клинок в первые годы революции был выброшен в колодец, а ручка поделена между сестрами, может быть, просто между родственниками. Кто и когда укрепил ее на мрамор? – вспомнить не могу ни при каких обстоятельствах.
Возможно, у Михаила Юрьевича было несколько сабель; вспомните этот период, когда ковры настенные сплошь были увешаны холодным оружием. Это увлечение, возможно, не миновало и Лермонтова. Так что версия о том, что ручка от сабли и сабля, вполне возможно, принадлежали Лермонтову. Человек он был состоятельный и романтик».
Как
В лермонтовское время увлечение восточными предметами и в особенности оружием, поскольку военное дело, военная карьера были весьма престижными, действительно являлось массовым.
Описывая кабинет Печорина в Петербурге, М. Ю. Лермонтов в романе «Княгиня Лиговская» пишет: «На полу… разостлан был широкий… ковер, разрисованный пестрыми арабесками, – другой персидский ковер висел на стене… и на нем развешаны были пистолеты, два турецкие ружья, черкесские шашки и кинжалы».
В повести «Кавказец» о русском офицере, едущем в действующую армию на Кавказ, Лермонтов пишет: «Он еще в Петербурге сшил себе ахалук, достал мохнатую шапку и черкесскую плеть на ямщика. Приехав в Ставрополь, он дорого заплатил за дрянной кинжал и первые дни, пока не надоело, не снимал его ни днем, ни ночью».
Едущий на Кавказ «в действующий отряд по казенной надобности» офицер Печорин имеет при себе «шашку в серебряной оправе» и «дагестанский кинжал».
Сослуживец Лермонтова А. И. Цейдлер, командированный «в отдельный Кавказский корпус… для участия в военных действиях против горцев», сразу же по прибытии в Тамань купил у татарина «прекрасную шашку и кинжал».
Лермонтов служил на Кавказе, участвовал в кровопролитных сражениях. Более того, он командовал сотнею «летучих охотников, которые действовали как партизаны, а потому брили головы, одевались по-черкесски и презирали огнестрельное оружие». Говоря его же словами, «он понял вполне нравы и обычаи горцев».
Описывая себя в боевом черкесском наряде, его герой Печорин говорит: «И точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего, оружие ценное в простой отделке».
Оружию воин придавал первейшее значение. «Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре», – сказано у Лермонтова в повести «Бэла» о Казбиче. Бывалый кавказец Максим Максимыч с презрением отзывается об осетинах: «Преглупый народ… ничего не умеют… и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь».
У лермонтовского «настоящего» кавказца, знающего во всех тонкостях быт горцев, «завелась шашка, настоящая гурда и кинжал – старый базалай».
Как известно, дагестанское оружие считалось на Кавказе лучшим и славилось далеко за пределами Кавказа – в России, Турции, Иране. Интересно, что все хранящееся в Пушкинском доме оружие, принадлежавшее Лермонтову, – дагестанской работы: шашка, кинжал, кавказский пояс. Причем шашка была изготовлена на заказ, на лицевой стороне устья шашки той же чернью, что и растительный орнамент, выполнен герб рода Лермонтовых, а на внутренних срезах выгравировано: «Михаила Лермонтова».
Оружие, изготовленное на заказ, ценилось особенно дорого. М. Ю. Лермонтов знал широко известного тифлисского мастера Геурга Эмарова.
Об этом свидетельствуют его тексты: «…я снял с мертвого кинжал для доказательства… несем его к Геургу. Он говорит, что делал его русскому офицеру»; «В серебряных ножнах блистает мой кинжал, Геурга старого изделье».
В числе прочего упоминает М. Ю. Лермонтов и турецкое оружие.
В русских войсках холодное восточноазиатское оружие стало известно гораздо
Распространению турецкого оружия способствовало могущество Османской империи, затем – многочисленные войны со странами Кавказа и Россией. В 1826 году в Турции было расформировано «новое войско», в котором главным оружием янычар был ятаган. Но в качестве неуставного холодного оружия ятаган остался и имелся практически у каждого солдата.
Холодное восточное оружие XVIII и даже первой половины XIX столетия – большая редкость, так как оно было в частом употреблении, изнашивалось. К тому же рукояти, отливаемые двумя составными частями, часто раскалывались на половинки. Сырья было мало, и вышедшее из строя старое оружие перековывалось на новое. Поэтому рукоять ятагана представляет собой историческую, художественную, музейную и коллекционную ценность как редкий предмет рубежа XVIII–XIX веков [26] .
26
Использована публикация о рукояти ятагана: Ульянова В. П. Кавказское оружие М. Ю. Лермонтова // Тарханский вестник. Научный сборник. Вып. № 6. Государственный Лермонтовский музей-заповедник «Тарханы». 1996 г.
Завершилась работа по изучению и описанию подаренного В. А. Андрониковой предмета, и он занял своё место в экспозиции барского дома «М. Ю. Лермонтов и Тарханы в контексте эпохи». Но история новых находок, связанных с именем И. Л. Андроникова, на этом не закончилась.
В письме от февраля 1995 года Николай Алексеевич Никифоров писал: «Меня связывала большая дружба с Ираклием Луарсабовичем. Он много раз обещал мне приехать в Тамбов, „кружком означенный навсегда”, но встреча с местами, связанными с казначейшей, не состоялась… занят, недосуг.
Большое впечатление на Ираклия Луарсабовича произвел мой подарок – книга моего земляка Алексея Николаевича Нарцова о Мартынове, которому он доводился внуком. Книга была выполнена в подарочном варианте, а значит – уникальная, что подтверждает подпись на его фотографии для меня. Я бережно храню его письма, фотографии и книги с автографами, – фото посылаю (копия).
С самыми добрыми пожеланиями.
Сердечно Н. Никифоров».
О фотографии И. Л. Андроникова, присланной им Н. А. Никифорову, стоит рассказать подробнее. Это широко известная фотография Ираклия Луарсабовича. Многие видели ее в заключительных кадрах документального фильма о лермонтоведе «Оглядываясь назад…» Фильм был показан в 1998 году к восьмидесятилетию со дня рождения И. Л. Андроникова по Центральному телевидению.
Н. А. Никифоров получил точно такую же – но с любопытной, на первый взгляд непонятной подписью на обратной стороне: «Глубокоуважаемый Николай Алексеевич, по Вашему требованию снялся и посылаю свой профиль и правую руку: готов дать ее на отсечение, если найдется среди лермонтоведов другой, владеющий книгой Нарцова. Нету на свете таких лермонтоведов! Вы понимаете теперь, почему я закрылся рукой? От смущенья. Ираклий Андроников. 1955. июнь».
Письмо Н. А. Никифорова главному хранителю музея В. П. Ульяновой, октябрь 1995 г.