Приватизация по-российски
Шрифт:
— Передайте.
— Я не могу передать через Аппарат.
— Понял. Что предлагаете?
Естественно, у меня все уже было продумано. В тот день Ельцин в Георгиевском зале кому-то вручал награды. Я договорился передать ему бумагу, когда он будет подходить к залу. Прихожу в Кремль. Ловлю в нужный момент президента. И на глазах изумленного Илюшина в нарушение всех и всяческих аппаратных правил протягиваю ему документ. Ельцин кладет эту бумагу в карман и идет дальше.
Безусловно,
Тем не менее после проведенных кадровых перестановок атмосфера в правительстве стала более рабочей. Конечно, палки в колеса нам вставляли и дальше, но накал откровенно оголтелой травли явно поубавился. Не то чтобы наши противники прониклись духом реформ. Просто они поняли, что молодые реформаторы тоже могут зубы показывать.
Впрочем, несколько позже, с наступлением эры Коржакова — Барсукова, исполнительная власть вновь оказалась в предкризисном состоянии, и вновь это больно ударило по приватизации. Вспомним ситуацию осени — зимы 1995 года.
Чубайс — первый вице-премьер. Точнее, второй первый. Первая скрипка в правительстве (если убрать за скобки премьера — дирижера этого нескладного оркестра) — Олег Николаевич Сосковец. С ним — практически все отраслевики. Ну, и Коржаков с Барсуковым в тылах президентской администрации. Все, что сделано на ниве разгосударствления, объявлено “антинародными преступными действиями”. Все говорят о том, что Чубайса вот-вот снимут (потом действительно снимают). Какая может быть приватизация в такой ситуации?
А между тем эпоха ваучеров уже осталась позади, на повестке дня стоял денежный этап. Дальнейшее разгосударствление требовало реальных и полнокровных вложений. Да кто ж на них пошел бы, будучи в здравом уме и полном рассудке, под разговоры про “преступные действия”?!
Политическая ситуация 1995 года полностью исключала возможность выхода на сколько-нибудь ощутимые вложения. В итоге денежная приватизация практически остановилась. Бюджетные доходы от приватизации были с треском провалены. Да и весь бюджет трещал по швам, и сводить концы с концами удавалось едва-едва в последний момент.
Какая вообще приватизация была возможна в таких условиях? Только такая, при которой каким-то фантастическим образом нам удалось бы кого-то из своих многочисленных противников превратить в своих сторонников. Было понятно, что директоров приватизированных предприятий на этом этапе сторонниками не сделаешь. Ведь для многих из них вступление в этап денежной приватизации, покупка пакета сторонним инвестором означали бы как минимум утерю контроля над предприятиями (с чем советские “генералы” ни в какую не хотели мириться), а то и неминуемую отставку. Значит, оставался один потенциальный союзник — покупатель. Но как можно было заставить его раскошелиться?
И тут Потанин выступает на правительстве со своим предложением по залоговым аукционам. Я сразу понял, что буду поддерживать это предложение любыми силами. Схема залога автоматически делала покупателя нашим сторонником, давала приватизации новый толчок и хороший шанс выжить в сложнейшей политической ситуации. Вдохновляло также и то, что правительство отреагировало на эту идею более-менее позитивно.
Конечно, нас много ругали за залоговые аукционы и сразу, и после. Главная претензия: малые деньги получены на залогах. За “Норильский никель”, к примеру, мы взяли 170 миллионов долларов, тогда как за “Связьинвест”, двумя годами позже, — 1875 миллионов.
Это некорректное сравнение. 170 миллионов в декабре 1995 года — это были о-го-го какие деньги! Это был какой-то абсолютно невероятный прорыв в то время. До этого доходы от денежной приватизации исчислялись цифрами совершенно иного порядка: полтора-два миллиона. Деньгами, полученными от залога того же “Норильского никеля”, мы мгновенно закрыли кучу бюджетных проблем. И в первую очередь дыры по зарплатам.
А если бы я предложил покупателю выложить не 170 миллионов, а миллиард семьсот, что бы было? Да ничего. Ни у российского, ни у зарубежного покупателя образца 1995 года таких денег не было. Кстати сказать, и двумя годами позже миллиарды за приватизацию выкладывал нам не российский, а зарубежный инвестор. А запусти мы такие цены на финише 95-го своим банкирам, потенциальный покупатель тут же превратился бы в нашего противника и идея залоговых аукционов просто лопнула бы. Возможно, с самыми непрогнозируемыми и тяжелыми последствиями для всей дальнейшей приватизации.
Анатолий ЧУБАЙС
КАК МЫ ОШИБАЛИСЬ
Да, мы ошибались. Конечно, ошибались… Было бы глупо вставать сейчас в позу, бить себя в грудь и доказывать, что приватизация проведена без сучка и задоринки, что сделано все правильно и безошибочно. Однако и принимать как должное те реки помоев, льющиеся на наши головы, мы тоже не собираемся. Поэтому здесь я бы хотел четко обозначить те позиции, которые считаю ошибочными.
Итак, ЧИФы. Чековые инвестиционные фонды. Один из самых серьезных наших “проколов”. В чем там была проблема: работа с чековыми инвестиционными фондами пережила два этапа — создание структуры и контроль за ней. Так вот, первый этап был настолько сложным и потребовал от нас столько усилий, что, погрузившись в него и потом добившись успеха, мы впали в некую эйфорию. Расслабились. И на какой-то момент упустили из поля зрения механизм контроля за отстроенной структурой.
Создание инвестиционных фондов изначально было очень сложной задачей. Ничего подобного в стране не существовало. В России не было ни одного человека, знавшего точно: делать надо то-то и то-то. И почему какие-то люди должны были бежать, тратить деньги, снимать офисы, давать чиновникам взятки, чтобы создать эти самые фонды? Короче, делать все приходилось с чистого листа.