Привет от затерянного мира

Случилось это осенью 1918 года, когда моя медицинская практика переживала период расцвета из-за притока людей, пострадавших на недавно завершившейся войне. Мой друг Шерлок Холмс обратился ко мне при весьма странных обстоятельствах. Постоянные читатели журнала «Стрэнд», вне всяких сомнений, уже знакомы с таким делом Холмса, как разгадка тайны, окружавшей отречение монарха Руритании. Но когда моему дорогому другу в течение нескольких недель не доводилось решать головоломнейшие задачи, я начинал всерьез опасаться за его здоровье.

В тот день я готовился оперировать пожилого майора из стрелкового полка, потерявшего ногу в египетской кампании и теперь страдавшего от скрофулеза культи, как вдруг услыхал призрачный голос Холмса.

— Прошу простить меня, Ватсон. Я никогда не посмел бы столь оригинальным способом проникнуть в ваш медицинский кабинет, если бы не крайняя нужда.

Я огляделся, но нигде не обнаружил и следа присутствия своего многолетнего соседа и компаньона. Тогда я уставился на пузырек с лауданумом, который намеревался дать пациенту.

— У майора, Ватсон, сегодня поменялись планы, — сказал больной. — Я взял на себя смелость занять его место. В настоящее время я не рискую появляться на улицах в моем истинном облике.

— Но нога, Холмс! — охнул я. — Что вы сделали с ногой?

— Ватсон, дружище, — произнес великий сыщик исполненным тщеславия голосом. — Вы изначально исходите из предположения, что у меня всегда было две ноги.

— А как иначе? — возразил я. — Я же видел, как вы бегаете и прыгаете!

— Правда, Ватсон? Вы уверены?

— Вы расследуете сейчас какое-то преступление?

— Да. И преступление это, возможно, самое ужасное и дикое из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться. Я давно привык видеть, как один человек отнимает жизнь у другого, руководствуясь преступными мотивами. Но право слово, Ватсон, дело довольно редко заканчивается съедением жертвы.

— Ну конечно же! — воскликнул я, не припоминая таких обычаев даже в Афганистане.

— И тем не менее, Ватсон… За истекшую неделю в Хэмпстед-Хите совершено семь нападений на уличных музыкантов, каждый из которых играл на тромбоне и, если верить очевидцам, исполнял заключительные такты из «Такстеда» Густава Холста. Всякий раз жертва подвергалась нападению сверху — разорванные мышцы и связки, раздробленные кости, во многих случаях вовсе отсутствует голова. Также от каждого тела исходит смрад, напоминающий запах газовой гангрены.

— А вы полностью исключаете смерть от несчастного случая? Например, неисправность тромбона…

— Я все проверил. Музыкальные инструменты были приобретены у различных изготовителей, обладающих самой высокой репутацией и кучей отзывов от вполне живых и здоровых клиентов. Однако, Ватсон, я не доверяю далеким от медицины мозгам лондонских полицейских. Мне крайне необходимы ваши познания в анатомии. Совсем недавно в Хите обнаружили тело еще одного бедолаги. Предлагаю вам немедленно спуститься в эту новомодную подземку и поехать в Хэмпстед. Я буду ждать на конечной станции, наверху. Конечно же, вы меня не узнаете.

Когда я покинул вагон и окунулся в радующую сердце простоту Хэмпстеда, лондонский туман сгустился настолько, что напоминал плотную овечью шерсть. Фонари уже зажглись, их окружали расплывчатые ореолы света. Купив газету у дряхлого оборванца, я уселся на скамейку, чтобы подождать запаздывающего напарника.

— Ватсон! — прошипел голос во тьме.

— О господи! — воскликнул я. — Где вы, Холмс?

— Я только что продал вам экземпляр вечерней газеты. «Последние новости, папаша!» Я надеялся, что вы, по крайней мере, обратите внимание на мой тромбон.

И тут я в самом деле заметил у него в руках музыкальный инструмент.

— О боже, Холмс! Зачем вы его притащили сюда? Вы с ума сошли?

— Нисколько. И это не простой тромбон. Его обнаружили в ветвях дерева на высоте двадцать футов, в ста ярдах от тела предпоследней жертвы, практически неповрежденным. И звук у него отличный, — заверил Холмс, выдув фразу из «Такстеда».

— Да уж, получше вашей скрипки, во всяком случае. А теперь показывайте, где погиб последний человек.

Холмс повел меня сквозь белесый туман, придерживаясь заданного направления с уверенностью почтового голубя. Мимо проплывали деревья, похожие на гигантские водоросли. Наконец мы достигли прогалины, где двое полисменов сидели, играя в карты, неподалеку от изуродованного тела городского музыканта.

— Вечер добрый, мистер ‘Олмс! — протянули они в унисон.

— Добрый вечер, офицеры. Итак, Ватсон, благодаря вашему медицинскому образованию вы почти наверняка обратите внимание, что у трупа отсутствует голова. Но вот что мне хочется узнать: каким образом голову можно отделить от тела столь быстро и ловко?

Исследовав останки несчастного, насколько позволяла обстановка, я обратился к Холмсу:

— Однажды, находясь на воинской службе, я видел нечто подобное. Дело было в Пешаваре. Убийца вызвал суету и панику в нашем лагере, но это был не человек, а крокодил. Ночью один из субалтернов спустился к воде, чтобы удовлетворить естественные надобности, и оказался в челюстях твари, каковую я не побоюсь назвать чешуйчатым чудовищем. Потребовалось шестнадцать ружейных пуль, чтобы убить его, но к тому времени злополучный офицер давно уже испустил дух. Эти существа имеют челюсти, способные расколоть грудную клетку человека, как куриное яйцо.

— Любопытно. И кто же, по вашему мнению, совершил убийство в нашем случае?

— Рискну предположить, обладатель огромных челюстей.

Холмс торопливо зашагал по траве, покрытой изморозью, постукивая тростью.

— По-вашему, у кого могут быть челюсти больше, чем у крокодила?

— Не имею представления. Может, из зоосада сбежал большой лев?

— Подойдите ближе, Ватсон!

Я поравнялся с Холмсом, который рассматривал поверхность дерна.

— Что это, как вы думаете?