Привет, сколько?
Шрифт:
— Какая ты красивая сегодня, — шепчу, вытаскивая из нижнего шкафа одну из неоткрытых коробочек конфет, которыми обычно меня обхаживают.
Сейчас на сладкое смотреть не могу, потому отвожу взгляд и сглатываю, когда смутившаяся Алёнка пробует одну.
— И ты, — жуётся девчонка, улыбнувшись и склонившись над моим столом.
Цокнув, тяну руку к её носу и легонько щёлкаю по нему, сжав губы и помотав головой:
— Не знала, что ты врунишка!
— Но ты же, правда, хорошо выглядишь!
Кажется, именно сейчас из меня думают
Мы дожидаемся суши. Я даже умудряюсь за ними спуститься на лифте, держу лицо, поблагодарив охранника, принявшего курьера, и расплачиваюсь корпоративной карточкой, утаскивая пакетик с двумя коробочками.
Ммм, вот нравится мне у нас.
Проходя мимо кафетерия, в котором сейчас как раз тусуются все выжившие, воспользовавшись обеденным перерывом, закрываюсь шуршащей японской кухней, побаиваясь быть кем-нибудь остановленной. Я не хочу слушать свежие слухи! И не хочу знать, являюсь ли их главной новостью. Как-то… расхотелось! Пусть это всё умрёт там, где и началось.
Вызываю лифт и спокойно поднимаюсь к нам, тут же передаю Касаткиной её порцию и со спокойной душой выпроваживаю её в кабинет вечно занятого Денисыча. Второй кабинет, к моему счастью, сегодня пустует.
И я в общем-то уже этому рада! Сажусь за свой стол, пользуясь легко ускользающим спокойствием и вместо прекрасных изысков Японии, к которым всегда лежала моя душонка, достаю из тумбы личный блокнот.
Листаю его, смотря на свои каракули в тот или иной недавний период и думаю, что те становятся всё чернее… это чирканье — просто способ снизить стресс, которого, объективно, стало слишком много.
Кажется, я не справляюсь сама с собой. И что с этим делать?
Вздохнув, беру ручку и опираясь на ладошку левой руки, провожу линию по чистому листу, следом рисуя вторую и отключая хоть на эти доли секунд себя всю такую всё знающую, серьёзную и понимающую… ту себя, кто и оказался загнан.
Дёрнувшись, вдруг останавливаюсь и смотрю на результат, не понимая, откуда взялись очертания силуэта того мальчишки… в наушниках и капюшоне.
Хай 3
"Желаю тебе ни добра, ни зла"
Ты соскучилась, Аллочка?
Алёнка сбегает на пары спустя мой скудно проведённый час. Я торчу на корпоративной почте, отсеивая письма, отвечаю на звонки и передаю сообщения единственно адекватному. Филадельфия вообще не лезет. Красота так и стоит до 16:30 и тут же летит в урну, стоит только дверцам лифта раскрыться и выпустить в наш холл того, кому теперь придётся же улыбаться.
Илья-Сученович подходит ко мне так вальяжно и дерзко, будто в ночной квартире всё же оказался он, а не таинственный брюнет, заставивший периодически о нем задумываться. Зато этот выставляет в разные стороны руки и крутится вокруг
Наивный.
— Добрый день, Аллочка. А вот и я! Ты соскучилась?
Я кошусь в сторону двери его старшего брата и пытаюсь держать лицо, искренне прокляв за уменьшительно-ласкательную форму моего святого имени.
— Алла. — Возвращаюсь к клавиатуре и напускаю на себя занятой вид, будто в календаре главного босса что-то могло измениться за минуту.
— Разве после вчерашнего ты для меня не Аллочка?
Я пытаюсь сказать ровнее…
— Не понимаю, о чём Вы, Илья Денисович, — специально тяну, хотя сейчас должна бы принести кофе.
Да вот обойдётся…
— Зай, ты не помнишь что ли?
"Зая" сейчас обнажит зубки и… улыбнётся.
— Нет.
Главный бабник и фетишист сего двора наклоняется ко мне и с той же похабной интонацией цедит:
— Мы танцевали!
Самодовольная спесь на миг слетает, когда я выдыхаю, искренне уточняя:
— И это всё?
— А этого не достаточно? — Уточняет мальчишка, нахмурив светлые брови.
Я хмыкаю, улыбнувшись. И всё же встаю, мысленно восхвалив себя пьяную за хоть какие-то рамки морали.
— Вам капучино, Илья Денисович?
Это игнорирование снова его задевает. Но я же не обязана бросаться в ноги, если этого не хочу?
Ухожу до кофемашины и уже спустя пять минут, которые он зачем-то ждёт, сидя в моём бедном кресле, вручаю этому поганцу его кофеёк. Чтоб он им и подавился…
— А куда ты, кстати, сбежала? — Уточняет, взглянув исподлобья. Отпивает пенку и довольно щурится.
— Никуда, Илья Денисович.
Приходится держать в руке железный поднос, будто щит, защищающий меня от бросаемых взглядов.
— Вот ты красивая, нежная, сасная, секси-Аллочка. Я же тебе тоже нравлюсь, уверен! Ты вчера от одного танца таяла, а представь, как было бы, если бы мы продолжили?
Наверное, он ждет, что я начну млеть, но вместо этого только морщусь.
Таяла? Я? С ним? Надеюсь, мальчик это всё нафантазировал. Только желание отрубить свою беспокойную голову, покреститься и закодироваться не исчезает.
А его, в очередной раз, не смущает наличие официального властелина моего паспорта, который пока еще числится владыкой четырнадцатой и пятнадцатой страниц. Этот парниша не в курсе, что я подала заявление на развод. И лучше об этом ему и не знать!
— Не надо со мной так говорить, — снова подкрепляю рабочим тоном. — И Вас ждёт Вадим Денисович. Он сегодня очень злился…
Пока тот гасит едкой усмешкой, сравнивая злость сводного брата с мнимым отсутствием половой жизни, я всё же перестаю считать его скудную извилину действующей:
— На Вас. С утра ждал.
Мальчик хмыкает и недовольно хмурится. Всё же поднимает свои габариты с места простой секретарши и, думая, что я не помню всех его выкрутасов, резко подаётся ко мне, явно планируя облапать.