Прививка совести
Шрифт:
Конец фразы тонет в диком, жеребячьем хохоте. Парочка не смеется, она буквально ржет, по всю силу молодых здоровых легких. До слез и болей в животе. Владимир, от полноты чувств, хлопает себя ладонями. Вика откинулась на стену и болтает в воздухе стройными ногами… Даже мы с полковником обмениваемся удивленными взглядами. Витька — просто сидит, открыв рот… О-о-ё, я уже не могу! Вика садится прямо и, заметив наше недоумение, снова принимается хохотать. Вова, он думает, что поймал нас на крючок! Он же был в этом твердо уверен! Ты на него только посмотри! Блюститель нравственности, три раза его об забор! Зашорен, как сорокалетний девственник! Делает большие глаза, губы бантиком, манерно обращается ко мне — Григорий Иванович, а если я ему сиську покажу? Он в обморок упадет? Владимир, вторит, вздрагивая от смеха — Нет, за оскорбление чести и достоинства линялого советского офицера, вызовет на дуэль! Типа ты на его невинность покусилась. Не понимает, что нельзя оскорбить или унизить тем, что человек делает для себя. Добровольно. Ох! Мы свободные люди и полностью
Лицо полковника багровеет. А как же поединки? А из-за женщин? Владимир очень грустно улыбается. Если все поголовно вооружены, то какие могут быть дуэли? Это — пережиток нравов сословного общества, когда население разбито на множество неравноправных категорий и есть постоянный риск их перепутать. Руки и ноги — тоже оружие. Если человек зовет оппонента драться, то это просто значит, что кроме тупого физического насилия аргументировать свою позицию ему нечем. Или, ему хочется оскорбить противника действием. Карается кстати, как покушение на убийство. Причем, стрелять в такого задиру обязан каждый (!), кто был свидетелем ссоры. Почему? Дерутся, пугают, грозят только психи, или бандиты. Если ты ухитрился дожить до взрослого состояния — держи себя в руках. Считаешь, что кто-то виноват — убей или прости, но не мучай. Это твое право. Очень просто и очень эффективно. Будете спорить? Как можно драться из-за женщины? У неё что, своей головы нет? Или она вещь, продажный товар, лишенный права выбора?
Да что ты знаешь о жизни? Сопляк коммунякнутый! Ты хоть соображаешь, куда попал? Одно слово… Положит кто-то на твою девчонку глаз и конец. Хорошо, если в гарем продадут. А то, ведь пустят по кругу! И конец вашей любови. Романтики хреновы. Ты сам-то, пацан, хоть раз, в настоящем публичном доме был? Не здесь, а, в Стамбуле или в Гамбурге? В навалившейся тишине слышен хруст пластмассового стаканчика. Владимир с удивлением разглядывает осколки, резко отряхивает ладонь. Играет желваками. Смотрит на полковника, с научным таким интересом… видно, как думает, что ему говорить, что нет. Но отвечает, резко проговаривая слова. Был! В позапрошлом году, по вашему счету — это в 1729 от рождества Христова. И она там — большим пальцем левой руки через плечо показывает на замершую с каменным лицом Вику — тоже была! Именно что в публичном доме! Вот только публичного дома там больше нет… вообще… Продолжая сверлить собеседника взглядом, договаривает уже в нормальном темпе. Отдает команду. Приказ! Курсант Ахинеева — и, чуть мягче — Виктория Генриховна — я знаю, у вас сохранились с собой сувениры на память о «Гамбургском ЧП». Покажите их, пожалуйста…. Господин… пауза… ещё не врубается… пауза… что ему уже можно это видеть. Виктор, Григорий Иванович, не сочтите за труд, быть свидетелями. Он сам нарвался.
Вика коротко отбивает по клавишам дробь, поворачивает ноутбук на нас экраном. Четкое, живое фото. На переднем плане группа парней очень решительного вида. Два шестиколесных вездехода, на этот раз ярко красных. Ни турелях, в грузовых отсеках, задрали к небу стволы пулеметы. Какие-то доски, сорванная с петель дверь, выбитое с рамой окно… чумазый Владимир держит перекинутую через плечо девушку. Лица не видно. Руки у девушки в крови, на спине, выше измазанной сажей голой попы, знакомый шрам. В правой его свободной руке — странный пистолет с длинным стволом. У прочих — пистолеты-пулеметы… Следующий кадр. Панорама. Тот же дом. Уже горящий. Над окнами второго этажа, как водится у немцев, торчат грузовые балки. На каждой из них — трупы. Перед домом тоже лежит несколько тел в камзолах XVIII века. Одно тело висит в окне… Частично уцелевшая цветная вывеска не оставляет сомнений в назначении данного заведения… Следующий кадр. Обожженое до мяса человеческое лицо. Волосы отброшены назад, кожа висит клочьями. Широко распахнутые от боли серые глаза без ресниц. Это Вика? Девушка шепчет, почти не разжимая губ. Он нашел меня там — такой. Он меня полюбил — такой. Он уговорил меня жить! Для него я захотела снова стать красивой… Если ты, брехливая самка собаки, хоть что-то на Володю скажешь… Правая рука рефлекторно дергается, к кобуре. Владимир сухо поясняет — У нас был договор с городом, о порядке свободного посещения родных. Многие курсанты оттуда. Подруга пригласила Вику, погостить на каникулах… Вы видели тамошних немок? Кто-то сделал заказ. На девушку, без единого пятнышка оспы… Подстерегли, оглушили и увезли. Информатор сообщил по команде. Нас было восемь человек. И мы успели. Ни один клиент из этого дома живым не ушел. За наших девочек, мы кому угодно… задницу на британский флаг порвем! А они — за нас… Не разделяю ваших эротических фантазий, вы думаете, здесь будет иначе?
Роберт Андреевич ловит воздух ртом… А как к этому отнеслась охрана? Владимир отщелкивает назад панорамный кадр — Лежат тихо! Я прилично стреляю с двух рук. А что по этому поводу сказал бургомистр? Даже не помню… Какое это имеет значение? Вот он, висит вторым слева… И вообще, там было шумно. Я не расслышал… Когда местные поняли, что шутки кончились, а здание горит — кричали долго и громко. Им было внятно сказано — живите, но не путайтесь под ногами. Не вняли! Вас я тоже предупредил. Ферштейн?
Полковник озадаченно разминает здоровой рукой переносицу. Я многого не понимаю. Какой смысл в убийствах? Такими
Полковник жестко договаривает — С целью подрыва террором существующего строя. Что само по себе — преступление. Не говоря о вашем посягательстве на функции законной власти. Мальчики и девочки, кхе… с горящими глазами и старыми пистолетами… много вас таких было. Крапивина начитались? С феодалами справились и на ядерную державу руку подняли? Золотых монет они наштамповали… А компьютеры у нас покупать будете. И остальной хай-тек тоже. Очнитесь! Экспертиза изучила образцы вашей техники… Вика тихо уточняет — Взятые с трупов. Естественно! Полковник раздражен, видимо рука начинает болеть, да и время идет. Вы же живыми не сдаетесь. Очень интересно и очень примитивно, сплошные суррогаты. Свой процессор «Пентиум» вам не сделать никогда. Значит, тягаться с нашим миром — кишка тонка. Скоро сами поймете. Ноутбук у вас какой фирмы? Никогда не видел… с коллоидным экраном. Японский? Советский!
Бред! Вика машет рукой. Смотрите сами. А эксперты правы. Обошлись без процессора, в аппаратном смысле… Всё собрано на оптике. Она технологичней… У нас, на Земле-2, «Обезьяньего закона 1967 года» о запрете разработки в СССР электронной аппаратуры, превосходящей зарубежные аналоги, не было. Кто же вам виноват? Наш типа суррогат — программная модель компьютеров первопопаданцев столетней давности. ИБМ совместимая, но без подвижных деталей. Между прочим, в сопоставимых ценах, стоит 100 долларов. В гражданском исполнении — меньше пятидесяти. Хорош суррогат? Трехмерный накопитель информации — кубик на 8 террабайт — динамическая модель системы. Мы развиваемся сами и независимо. Поймите это!
Тогда какого лешего вам, таким независимым, здесь надо? Много чего! Нужны люди… В популяции Хомо Сапиенс всего 1–2% генетически не способных врать. Тут им плохо. Вам они не нужны, даже опасны. Мы их ищем и делаем предложение, от которого трудно отказаться. В технологическом мире такой поиск проще. И численность населения Земли-1… больше на порядок… Нам нужно наглядное пособие, для показа чуждых моральных норм. Молодежь должна знать такие вещи лично… Нам нужен противник, настоящий, отвратительный и многократно более сильный. Заведомо преступный политический режим, жаждущий нас уничтожить. Социум первопопаданцев, на Земле-2, сформировался именно в условиях страшного внешнего давления. Сейчас достойных противников у нас не осталось. Это расслабляет… Попробуйте понять! Нас не интересует современный политический строй любой страны мира. Мы работаем с отдельными людьми. Тех кто нужен — приглашаем, кто не нужен — не беспокоим, кто мешает — обходим, кто злобно вредит — убиваем. Устраивать революции, освобождать из рабства тех, кто сам мечтает стать рабовладельцам — бессмысленно. Обвинять нас в антигосударственной деятельности потому, что большинство служащих вашего государства преступники — ложь и глупость. Моральные нормы выше писаных законов. Не верите? Это ваши проблемы! Как мы решаем свои проблемы — скоро узнаете. Вы удовлетворены ответом? Предлагаю закругляться.
Владимир стучит указательным пальцем по циферблату коммуникатора. Роберт Андреевич, вам пора! В самом деле, час пролетел. Полковник с трудом отрывает взгляд от ноутбука. Вика дарит ему холодную и ослепительную голливудскую улыбку — Не мечтайте! Там тоже заряд взрывчатки. Снова двое стоят против друг друга. Григорий Иванович, Виктор! Вы идете со мною? У вас что, стокгольмский синдром? Просто мы вам не верим. Сами же объяснили, про уровень секретности. В ФСБ у нас нет шансов. Позволяю себе нагло подмигнуть… А эти ребята, действительно, не умеют врать. Я бы, на вашем месте, уже бежал отсюда сломя голову. Вика тоже встает, закрывает ноутбук. Протокольным голосом объявляет — Именем Союза Советских Социалистических Республик отсрочено приговоренному к смерти предателю Родины, Емельянову Роберту Андреевичу, дается пять минут, что бы потребовать… ОМОН там у вас или спецназ… отсюда убраться… В противном случае будут жертвы. Время пошло. Полковник было раскрывает рот, затем, раздраженно делает поворот кругом и исчезает в сумерках дверного проема. Пять минут, пять минут… это мало или много?