Привратник 'Бездны'
Шрифт:
Пережидал, не доверяя вдруг наступившему антракту, идущей своим жутким чередом пьесы уже почти родного автора, абсурдиста, дотошно позаимствовавшего все предыдущие идиотские мизансцены у... Вернее, из многочисленных репортерских хроник криминальных ревю, которые квазископированы - списаны, сфотографированы, зафиксированы хладным телеоком о творимых безобразиях обывателя, бандита, политика, которые прежде просветили себя, проглотивши не одну порцию-тонну этих самых злободневно-убийственных новостей...
Порочный испорченный круг... из порочной
Я перетерпел первую минуту томительного одиночества, наливаясь, наполняясь с каждой обрывочной недоуменной мыслью, призабытым чувством юношеского безоглядного драчливого куража.
Размышлять над вопросами, которые бессильно толкались, ворочались, пока было бессмысленно.
Подаренное время сжималось, утончаясь, уменьшаясь, точно фантасмагорическая шагреневая кожа из одноименного шедевра французского классика...
Я рывком придвинулся к месту схрона "нагана", и как я полагал в эти убывающие мгновения - подаренной мне жизни. Подаренной каким-то бродягой, сохранившим не только эту "бойкую вещицу", сохранившим и старинную русскую нескаредность, нежадность, и даже какой-то городской несовременный лоск и культурный речевой апломб...
Добыв, из кобуры револьвер, придерживая большим пальцем курок, поставил его в боевую позицию, и, торопливо утершись клоком простыни, сполз, со всей предосторожностью и бесшумностью на какую был способен, на пол.
И только твердо встав на ноги, ощущая босыми ногами, холодящую уличную слизь на паласе, натекшую с бандитских башмаков, - отчего на долю секунды брезгливо передернулся, - тотчас же оценил истинную "неэтичность" поступка главного пришельца...
Боль возродилась в паху с такой явной удовлетворенностью, рикошетом проникая в закоулки внутренностей, в особенности в желудок, что мне вновь сделалось неудержимо дурно, пакостно, и воцарившаяся неукротимая слабость потянула вниз...
Обиженный организм мечтал принять уже привычную манеру жить ничком. Мечтал притвориться внутриматочным, слабосильным, ото всех зависящим, существом, требующим жалости и участия.
Перемогать подрезающую тошнотворную неустойчивость молчком это нечто для меня новое!
Я позволил себе лишь обильные потовые выделения, через секунду превратившие все мое скрюченное существо в окончательно прокисшую мерзость.
Каким-то чудом, почти не дыша, доковылял до прихожей, напрямую сообщающуюся (через пару метров) с кухней... В прихожей лежал отвратительный, абсолютно чужой, неуютный желтый блин отсвета от кухонного пластикового абажура.
Пришельцы, вероятно, всерьез решили подкрепиться, предыдущая зверская деятельность, - общение с нелояльным хозяином, - породила адекватную зверскую прожорливость.
Обожженные не благовонной бандитской мочой ноздри с удовольствием и негодованием приняли в себя запах жарящихся пельменей, сваренных мной вечером, и, выложенных
Эти ночные подонки по-хозяйски собрались уничтожить мой холостяцкий завтрашний, вернее, уже сегодняшний обед!
Вот где, дядя Володя, настоящий циничный стопроцентный б е с п р е д е л...
Прикрывая терпко-вонючей ладонью рот, - зубы ни с того ни с сего вздумали вызванивать предательский марш, я переминался в злой, изнывающей раздумчивости, не решаясь сразу преображаться в суперперсонажа... Обыкновенная порядочная интеллигентская трусость придерживала от решительного шага на освещенное, так сказать, визуально простреливаемое пространство.
В какой-то неуловимый миг, безо всякой команды извне, без надлежащей психологической подготовки, вцепившись обеими вытянутыми (на уровне вытаращенных глаз) руками в "наган" с трепетно ходящей мушкой, я словно вывалился на грязновато-желтую лепеху света... Готовый палить, палить и палить!
Я готов был убивать.
Застекленная дверь кухни слегка прикрывала проем, иначе стул у стола не помещался.
Наконец-то мне было дозволено лицезреть непрошеных доброжелателей во всей красе их обыденно бандитского обличия.
Точнее, пока одного, который был занят исключительно собой.
Вполоборота ко мне, за моим обеденным, под новенькой пахучей клеенкой, столом развалился малый, откликающийся на милый псевдоним: "мальчик". При освещении, совершенно не напоминающий прилежного домашнего мальчугана.
Коротконогий крепыш, оказался привесьма мордастым, послепризывного возраста пареньком. Даже чрезмерно крутощеким. Он с таким омерзительным напором чавкал, что малиновая оттопыренная мочка, вылезшая из-под шапки-нахлобучки, елозила по щетинистой скуле точно полнокровный черноземный червь.
Он чрезвычайно старательно уминал бутерброд из вареной компомосовской колбасы внакладку с толстой плиткой "Российского" сыра.
Главный налетчик, по всей вероятности, занимался поджаркой моих магазинных пельменей, и должен был вот-вот объявиться в поле зрения моих остекленевших не смаргивающих...
С каждым ударом бухающего височного пульса приближалась развязка этого ночного кошмарного приключения...
Я знал, что крепыш сейчас оборотит свою упитанную мордаху в сторону прихожей и, наверняка не удержится от искреннего замечания: "Вован! А ты чё с пушкой? Крутой, что ли?!"
Я твердо знал, что это будет последнее прижизненное недоумение невоспитанного юноши по кличке "мальчик".
В этот момент, ничего не подозревающий юноша ухватил своими мясистыми губешками откупоренное горлышко моей припасенной бутылки любимого "жигулевского" и, жадничая, сопя, забулькал, переливая в свое запрокинутое рыло темную пивную влагу.
Заплывшие гляделки малого были обращены к стеклянной емкости и, на свое счастье, не углядели моей устрашающе жалкой недвижимой фигуры.