Привратник 'Бездны'
Шрифт:
И великие вавилонские боги-баловники, вначале весьма прогневались, узрев его, чудесно выжившего, сплошь окруженного природным и домашним скарбом, - но, будучи от природы великодушными сущностями-существами смилостивились и причислили сумасшедшего спасшегося к посвященным, - а именно к своему клану навечно бессмертных Игигов...
Культурологические, просвещеннические - сновидческие путешествия, эта одна из немудреных утех-упражнений моего бездельничающего мозга.
И восстанавливая какие-то детали очередного постсновидческого вояжа, я нередко упирался в некий невидимый, но такой очевидный тупик, - тупик
А в моем конкретном случае сновидения и явь не просто переплелись, они, милые, завязались в некий монструозный не развязываемый узел, распутать который любыми обычными способами не доставало никакой человеческой хитрости и терпеливости...
И поэтому оставался единственно приемлемый (и отнюдь, не тупо-кардинальный!), - смириться с положением вещей, не вникать в их подпольную мистическую (и где-то, безусловно, и мистификаторскую) суть, и как бы отдаться прихотливому алогическому провидческому истечению реки-жизни...
В данную минуту моего квазисуществования меня мучила чрезвычайно болезненная, - схожая с постпохмельем, - жажда, утолить которую я вознамерился, приложившись к армейской помятой фляжке, притороченной в брезентовом подсумке к поясу моего сумрачного (помраченного умом от вседозволенной власти) недавнего охранника, ныне обретшего вечное морочное увековечение-упокоение, - обретшего не без моей помощи дилетанта-беспредельщика...
Жидкость, прорвавшаяся в мое пересохшее горло, ожгла его со всей приятностью свойственной истинно горюче-прохладительным амброзиям, - то есть, вместо облегчения пересохшей гортани, я напротив укрепил ее невротическое скоржившееся состояние...
Не пряча гримасы откровенного отвращения, я успел лишь пару раз нечленораздельно чертыхнуться, как вдруг почувствовал, что связочный и прочий дыхательно-глотательный аппарат нежданно обрел, как бы второе дыхание, зев славно облился приливом свежей горячей крови, которая со всей нежданной приязнью охолонила все прилегающие нежные слизистые области, - и в следующую секунду я сумел даже откашляться, особо не перенапрягая повседневные голосовые мембраны...
Однако продолжить опыт прополоскивания гортани я уже не решился. Тем более что в данную минуту мне необходимы были мозги, не плавающие в алкогольной эйфории, - возможно не очень просветленные и свежие, но тем ни менее соображающие вполне прилично, вполне здравомысляще, вполне логически...
И только после этой недосказанной про себя мысли, я машинально позволил себе сделать еще пару поверхностных глотков этого заморского многоградусного пойла, отдающего странным, совершенно незнакомым мне послевкусьем...
Я бы не состоял в вольных рядах русских интеллигентов, если бы весь без остатка отдался здравомыслящим упреждающим мыслям, - но меня пока, слава Богу, еще не отчислили по состоянию здоровья из сего бесшабашного мужского Союза...
И поэтому, после четвертого аккуратного приема внутрь себя специфически горько пряного продукта, в оживших моих извилинах объявилась старая подруга - энергетическая молния, - которая весьма основательно
А потом в моем на миг возбудившимся организме что-то произошло. Какая-то несогласованность, какой-то диссонанс обнаружился как бы...
Причем, я совершенно не успел подготовиться к тому, что мой бедный организм вдруг некстати закапризничает...
В моем желудке нельзя было отыскать ничего, кроме заморской мерзкой жидкости, - но, эта самая мерзкая жижа, помимо моей воли, помимо моего воспрянувшего настроения запросилась наружу, - и с таким несусветным напором, что я откровенно опешил, и едва не задохнулся от бесконечно продолжительного рвотного спазма...
...На мою вздувшуюся шею, словно набили пару литых ласкательно льнущих стальных ободов, - и содрать эти не нащупываемые самообжимающиеся ошейники мои скрюченные от натуги пальцы были не в состоянии...
Но порция вязкого воздуха сумела таки прорваться, - и я остался более менее в живом образе, словно только что окунутый в ванную, заполненную собственным прогорклым потом (впрочем, надо отдать должное моим обонятельным рецепторам, - они напрочь не замечали никакой такой казематной вони, - она стала привычной).
Общее ощущение послепраздничное, посленовогоднее - натуралистическое, из канувшего студенческого прошлого, малоопытного, отчаянного, когда однажды поутру обнаружил, что собственный легкомысленно забытый желудок находится не там, где ему полагалось по природе, а весь пережатый, пульсирующий, исходящий какой-то зловонной кислятиной, - и припечатан он сердешный скомканной склизкой котомкой к моей груди...
Но самое примечательное, что в момент нынешнего переживания нескончаемого рефлекторно аэроморского удовольствия, я чудесным образом повредил-перепилил слезливо застарелый бок водонапорной трубы, к коей был приторочен наручником, и обнажившаяся холодная вяловатая змейка-струйка запросилась, запросачивалась из нечаянного хлипкого надреза...
И я был спасен!
Вот чего не хватало моему обезвоженному обессиленному организму, обыкновенной не кипяченой of water, отдающей родным российским хлорированным ароматом городского водопровода...
Сказочный вкус полумертвой ржаво-жестяной воды!
Частные особенности дальнейшего освобождения из подвального злонаянлевого полона, почему-то не запечатлелись в моей памяти. Но окончательно я пришел в себя, только отмахав пару кварталов вдоль приземистых ужатоокошечных легендарных хрущевских малоэтажек.
Улица, по которой я совершал свой вольно-моционный марш-бросок, была мне незнакома. По другую сторону уныло тянулся прикопченный, сдобренный жухлым пепельно-зеленоватым мхом красновато-кирпичный двухаршинный забор какой-то в недавнем прошлом советской мануфактуры...
На моих подобранных обхудавших костях, чрезвычайно вызывающе болталась личная униформа моего почившего в бозе стражника, которого наверняка уже обнаружили его приятели-друганы, доставлявшие и ему и мне казематную острокалорийную снедь...