Привычка ненавидеть
Шрифт:
В ожидании ответа напрягается каждый мускул в теле. Нервы звенят, виски пульсируют, кожа зудит. Я способен на многое в этой жизни, но есть разумные — и не очень — пределы. А это за гранью. Далеко, очень далеко за чертовыми границами.
— Да ну, — он тихо ржет, поворачивает бейсболку козырьком вперед, потому что срывается дождь, — вариантов много, чтобы она не смогла ничего доказать.
Прямой ему в челюсть летит вместе с последним слогом. Один удар, второй, третий, и кровь — не знаю, моя или чужая — смешивается с усиливающимся дождем. Ее железный запах проникает мне в ноздри и разносится с
После пятой встречи с моим кулаком чувак перестает сопротивляться и заваливается на промокший асфальт. Только меня это не останавливает. Вспышка. Уроды, толкающие мою мать. Вспышка. Отец, который вместо встреч присылал маме деньги на мой шмот. Вспышка. Пацаны, что каждым тупорылым словом или действием делают только хуже. Вспышка. Софа, от нытья и тупых проблем которой уже тошнит. Вспышка. И перед глазами опять намертво стоит сцена из той самой темной ночи, когда я теряю единственного человека, которого люблю.
Яблоки, зеленые яблоки по всей дороге.
Она была похожа на мертвую. Там, на земле, в луже крови, она была похожа на мертвую как никогда. Мне снится это каждый день: она умирает, лежа в палате, а никто этого даже не замечает. Потому что она уже…
Мысль прерывается, я внезапно падаю в сторону, больно приложившись спиной об асфальт, и затем перекатываюсь на другой бок. Вспышка. И я оказываюсь на больничной парковке — лежу в луже, а надо мной стоит нечто с огромными глазами по пять копеек. Как у совенка.
Когда я понимаю, что это Ланская смотрит на меня сверху вниз, уперев руки в бока и хмуря брови, мне становится смешно. Я впечатываюсь затылком в бетон и хохочу изо всех сил.
— Откуда ты вообще взялась? Больная, что ли? Зачем ты полезла, а?
В мыслях я трясу ее за плечи, чтобы выбить душу вместе с трухой, которой у той забита башка, но…
— Когда бык разъярен и теряет контроль, на арену выпускают специально обученных коров, которые уводят неадекватного быка в стойло.
Чего? Я даже не моргаю, пытаясь понять, что она несет.
— Что, блять?
— Это коррида, — она пожимает плечами так просто, будто ничего необычного и не сказала, — правила корриды.
Я пытаюсь найти на ее лице хотя бы какие-то намеки на сарказм или юмор, но тщетно. Она точно поехавшая на всю голову.
— Ты пиздец странная.
Но ей, кажется, плевать, что я думаю о ней. По крайней мере, вместо того чтобы слушать меня, она толкает ногой валяющееся рядом тело и шумно выдыхает, когда оно подает признаки жизни.
Я поднимаюсь и бесполезно отряхиваю джинсы от грязи — они все равно промокли. На мудака даже не смотрю, он заслужил каждый удар, и плевал я, если вдруг обратится в ментовку. Хотя не обратится. После того, что предлагал, — нет.
— Эй, больная, — я не знаю, зачем зову ее. Просто она поднимает на меня взгляд, и я вновь подвисаю на одну лишнюю секунду. Глаза у нее бешеные. Раньше не замечал, наверное.
— У вас все в порядке? — раздается где-то за спиной.
— Ян, ты, что ли? — я узнаю голоса знакомых парней из универа.
И пока отвлекаюсь на миг, Ланская накидывает капюшон на голову и, как черный плащ, исчезает в сумерках.
Глава 4
Мика
Liili — Hot
AMELI — Сильная
Капли остервенело бьют мне в лицо. Капюшон уже не спасает, я промокла насквозь, но продолжаю идти. Хочу убраться подальше от Бессонова и его дружков. Хочу сбежать от проклятого чувства дежавю, которое преследует меня в такую погоду.
Тогда тоже лил дождь…
— От пяти до двенадцати! — слышу я в голове крик дяди Саши, папиного друга, юриста, который занимался их с мамой разводом, и хозяина милого лабрадора по кличке Жека, что жил по соседству и облизывал мне руки в тот миг, когда все произошло. — От пяти до двенадцати лет тюрьмы, потому что он пьяный в хлам!
День, разделивший мою жизнь на до и после, день, когда мне пришлось сделать взрослый выбор, был совершенно обычным днем. Я возвращалась со спортивной площадки, где часто катаюсь по вечерам на роликах. Небо затянуло, раньше стемнело, стал срываться дождь, и я ускорилась, но не смогла пройти мимо Жеки, с которым мы и поспешили к месту происшествия.
Я никогда не забуду ту картину: тело Наташи целиком из ломаных линий, черные, как ночь, пятна крови на асфальте, машина, ревущая сигнализацией, и обнимающий в приступе истерики бутылку отец. На коленях. Помню, что первой мыслью, как ни странно, был совсем не страх. Я подумала о том, что папа мне соврал. Снова. Два дня назад он пообещал бросить пить и на моих глазах слил все спиртное в унитаз. Даже из самых укромных тайников, о которых я все знала. И вот спустя сорок восемь часов он нарушил свое слово. Очнулась я, когда дядя Саша кричал про тюремный срок, а затем спросил, есть ли у меня права. Но их у меня не было.
— Уводи его! И сделай все что угодно, чтобы он мог связать два слова к приезду полиции!
— Но…
— Все. Что. Угодно!
— А скорая?
— Я сделаю все! Уведи его, пока никто вас не увидел!
В следующую секунду дядя Саша уже полез в открытый автомобиль осматривать салон, а я, подгоняемая паническим страхом, сумела дотащить отца до дома, не снимая роликов.
Наверное, я уже тогда понимала правду, но мозг с таким рвением зацепился за версию дяди Саши о том, что машина скатилась сама. Я так хотела в это поверить, что солгать оказалось очень легко. Ложь, которая потребовалась от меня, состояла из четырех букв: короткое «дома» на вопрос, где находились мы с отцом, когда его автомобиль сам скатился по склону и сбил пешехода.
Для папы все закончилось быстро и безболезненно — не без помощи дяди Саши суд приговорил его к условному сроку на год и шесть месяцев по ряду смягчающих обстоятельств. Хотя до этого случая я и подумать не могла, что водитель, не сидя за рулем, может нести такую серьезную ответственность за свой автомобиль. Ту же, какую бы нес, сделай он все собственными руками.
С привычным для папы затворничеством его жизнь практически не изменилась за исключением обязательных отметок в каждый первый вторник месяца в уголовно-исполнительной инспекции. Его жизнь не изменилась. В отличие от моей.