Привычка выживать
Шрифт:
Китнисс вздрагивает. В сказанных только что словах нет ни капли утешения.
– Им удалось? – выдавливает с трудом, не желая слышать ответ.
Эффи смеется.
– Конечно, удалось, глупая. Но разве кто-то из двоих хочет, чтобы ты повторила мою судьбу? Нет, конечно.
И вновь сломанная женщина предлагает своей подопечной плащ, и зовет доктора Аврелия, который все это время мерил шагами расстояние от одного купе до другого. Аврелий на мгновение сжимает ледяные руки Китнисс и осторожно помогает ей выйти из поезда. Слышны редкие вспышки камер, но никто не подходит к Китнисс слишком близко, чтобы спровоцировать новую истерику, а затем они оказываются
Стечение обстоятельств, или очередная злая шутка руководящих ее жизнью людей, или всего лишь ошибка Эффи Бряк, но Китнисс зажимает руками свои уши, чтобы не погружаться в бездну отчаяния, из которой так до сих пор и не выбралась до конца.
В доме Пита Мелларка всегда стояла эта оглушительная тишина.
…
Аврелий пьет на маленькой кухне остывший чрезмерно крепкий чай, и смотрит, как неуверенно Эффи ищет что-то на полках. Конечно, продукты питания, которыми забит в настоящий момент холодильник, она привезла с собой из Капитолия, но что-то, очевидно, забыла, и сейчас ищет это что-то на полках на кухне человека, у которого должно было быть все.
– Почему этот дом? – интересуется Аврелий хмуро. Тишина кажется ему зловещей.
– Я думала, что ей будет слишком больно оказаться в своем прежнем доме. В доме, который знал лучшие времена, - беспечно отвечает женщина и тихонько вскрикивает, найдя полупустую баночку с корицей, к несчастью, уже совершенно не годной к употреблению.
Аврелий фыркает и вновь озирается по сторонам. Быть может, старый дом семьи Эвердин в деревне победителей и знал лучшие времена, и мысль поселиться в нем на время была бы не самой лучшей, но ему совершенно точно не хочется находиться здесь. Складывается такое ощущение, что этот дом всегда был таким пустым, темным и пугающим своим терпеливым, сводящим с ума молчанием. Здесь даже половицы не скрипят под ногами, и хотя по полу бродят сквозняки.
– Есть суп, - радостно восклицает Эффи. – Он, правда, остыл…
– Раньше ты подготавливалась лучше к подобным ситуациям, - холодно заявляет Китнисс, появляясь на пороге. – Твоя пунктуальность тоже пострадала, так?
Эффи не оправдывается и не надувает губы, как сделала бы прежде. Эффи пожимает плечом и говорит, что визит сюда был не подготовлен из-за одной чрезмерно упрямой особы, которая, ко всему прочему, и не должна оставаться здесь слишком долго.
– Сейчас твое место в Капитолии, - говорит Бряк безжалостно. – Они все, - широким махом обводит комнату, задевая съежившегося на стуле доктора, - думают о том, что ты рано или поздно возьмешься за старое. Попытаешься свести счеты с жизнью, - остро улыбается. – Кстати, как тебе только в голову пришло записать то страшное видео? – восклицает слишком картинно.
Китнисс пожимает плечом. Она хочет объяснить не свойственный себе поступок перемешавшимися в ее организме наркотиками, алкоголем и обезболивающими препаратами, а еще тем странным туманом, из-за которого нещадно болела голова, и мысли были огромными и неповоротливыми, как мухи, вязнущие в меде. Но ей почему-то вспоминается ее комната, стены в которой просто сочились безумным и сводящим с ума шепотом, она почти вспоминает,
Китнисс мучается от непонятных ей тревог, от зверского холода, который крадется за ней по пятам, от шепота призраков, населявших этот дом задолго до появления в нем единственного обитателя – Пита Мелларка, - чтобы, в конце концов, вернуться в единственную комнату, в которой зажжен камин и из которой она так трусливо сбежала, чтобы скрыться от своих страхов среди других людей. Глаза ее слипаются, она укутывается в плед и быстро погружается в шаткое состояние между сном и реальностью.
Ей не снятся сны. Она не чувствует присутствия в комнате сначала доктора Аврелия, который стоит, прислонившись к стене и долго чего-то ждет, но, в конце концов, уходит. Не чувствует приближения Эффи Бряк, и даже ее прикосновения. Женщина поправляет плед и с идеально ровной спиной устраивается в единственном свободном кресле, и так и сидит с открытыми глазами, пристально наблюдая за беснующимся огнем. Но пламя не может удержать ее надолго, и она, тяжело вздохнув, отправляется вслед за своим предшественником по темным неосвещенным коридорам холодного и неприветливого жилища.
Эффи находит доктора в одной из дальних комнат, которую Пит в течение своего недолгого пребывания здесь переоборудовал в свою студию. Аврелий рассматривает кое-как расставленные картины, включив слабую лампу, и о чем-то размышляет. В этом доме не скрипят полы, а ветры пробираются внутрь и напоминают о себе лишь пробирающими до костей сквозняками. Он видит краем глаза внимательную Эффи, застывшую в проеме двери, и прислушивается к ее спокойному дыханию.
Ему хочется говорить, но он не знает, с чего начать.
И Эффи говорит первой.
– У мальчика явный талант, - улыбается грустно и отстраненно, подходя ближе к одной из законченных картин, на которой изображена Китнисс, - теперь он, правда, пишет больше портреты Джоанны, и работает на заказ богатых жителей столицы. Но его талант остался при нем, - замечает быстро, и переворачивает картину изображением к стене. – Не могу смотреть на это, - признается неуверенно. – Пусть лучше рисует городские пейзажи, чем картины, с которых вот-вот начнет литься кровь.
Аврелий усмехается.
– Я пытаюсь представить его, живущего здесь. В тишине, в полной изоляции от собственной семьи, которая так и не приняла его победителем голодных игр. Этот дом огромен и мрачен для резко повзрослевшего человека, ребенком покидавшего родной дом, - Аврелий прохаживается вдоль завешенных законченными и едва начатыми картинами стен, дышит на свои пальцы, пытаясь согреться, и тихо говорит. Эффи следит за его перемещениями только взглядом. – Он что-то готовит, куда-то ходит, рисует Китнисс Эвердин. Он сходит с ума. У него никого нет, и он никому не нужен. Он болен любовью к Китнисс Эвердин и убит ее открывшейся ложью. Не знаю, можно ли после такой жизни не стать капитолийским переродком.
– Можно, - Эффи качает головой. – Не думаю, что он стал им. Он просто исцелился от любви к Китнисс Эвердин, - она улыбается и подходит ближе. – Многие из нас знали его как мальчика, любившего Огненную Китнисс. Все, что он делал, он делал для нее. Его принесли в жертву, чтобы спасти ее. Его вернули, чтобы спасти ее. И отправили на смерть опять, потому что она оказалась слабой. А потом его подвергли пыткам, потому что она стала Сойкой-Пересмешницей. У него могло найтись огромное количество причин перестать любить ее.