Приятель фаворитки
Шрифт:
Я поблагодарил за приглашение, но оно не утешило меня: мне не нравилась та тень подозрения, которую лорд бросил на мою удачу.
– Так у вас нет ни одного друга в Лондоне, Симон? – спросил он уже из экипажа, не сводя с меня пристального взгляда. – Так-таки ни одного?
Я вспыхнул до ушей, но постарался оправиться и иронически рассмеялся:
– Такого, чтобы дать мне место в гвардии короля, милорд!
Кинтон молча пожал плечами и закрыл дверцу экипажа; я стоял около, дожидаясь ответа. Он нагнулся и сказал кучеру:
– Пошел, пошел!
– Что вы хотели сказать, милорд? – крикнул я.
Он молча улыбнулся; экипаж двинулся с места, я почти бежал рядом с ним.
– Вы намекаете
– Ну, этого я вам не скажу, – отозвался лорд, открывая табакерку.
– Милорд, – взмолился я, бегом следуя за экипажем, – вы знаете, кто такая Сидария?
Лорд молчал, глядя через окно, как я выбиваюсь из сил, чтобы не отстать от лошадей, прибавивших хода. Наконец он бросил мне короткую фразу: «Весь Лондон это знает», – и закрыл окно пред моим носом.
Задыхаясь, я остался на месте. Ничего не сказав мне нового, Кинтон только еще больше разжег мое любопытство. Однако, если это правда, и таинственная дама, которую знает вся столица, вспомнила о Симоне Дэле, было от чего пойти кругом и не двадцатидвухлетней голове.
Странно, но пастору, очевидно, было бы гораздо приятнее, если бы источником моего неожиданного благополучия оказалась Сидария, чем если бы оно шло от лорда Кинтона. Я охотно разделил эту точку зрения, и мы оба стали строить всевозможные предположения о том, кем может быть Сидария. Конечно, она должна занимать высокое положение при дворе, если могла распорядиться назначением в королевскую гвардию. Отсюда уже недалеко было до мечтаний об исполнении предсказания Бетти Несрот относительно моей будущей блестящей карьеры. Моя досада прошла, и я уже жадно стремился уехать, вступить в исполнение своих обязанностей и узнать, наконец, то, что знает весь Лондон, и настоящее имя Сидарии.
– И все-таки, – задумчиво сказал пастор, когда я стал прощаться с ним, – есть многое, Симон, что дороже удачной карьеры, милости короля и благоволения знатной дамы помни это всегда, сын мой!
– Конечно, – рассеянно согласился я, – надеюсь, что я всегда останусь джентльменом.
– И христианином, – добавил тихо пастор. – Иди своим путем! Я проповедую в пустыне: теперь для тебя звучат более пленительные мелодии жизни, и тебе не до того, но, может быть, когда-нибудь эти затронутые мною струты прозвучат в твоем сердце громче суетных отзвуков света. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и мои слова.
Он проводил меня до дверей с улыбкой на устах и тревогой во взоре. Я ушел от него, не оглядываясь. Действительно моя душа была полна отдаленными, но пленительными мелодиями суетного света.
IVСИДАРИЯ РАЗОБЛАЧЕНА
Наконец после долгих сборов, но короткого, насколько это зависело от меня, прощания я отправился в столь желанный для меня путь. Моим соседом в почтовой карете оказался господин лет тридцати, с худощавым, гладко выбритым лицом. С ним ехал его слуга по имени Роберт, очень сурово обращавшийся с почтальонами и трактирщиками. Этот господин не замедлил вступить со мной в разговор, на что я сам, вероятно, не скоро решился бы. Он сообщил мне, что состоит управляющим лорда Арлингтона и возвращается в Лондон по вызову своего хозяина, назначенного государственным секретарем, что он, Кристофер Дарелл, пользуется полным доверием милорда, а это, как я должен сам понимать, вещь не маленькая. Все это было рассказано мне так любезно и непринужденно, что вызвало на откровенность и меня. Я рассказал в свою очередь всю свою историю, умолчав только о Сидарии. Дарелл выразил удивление, что я еду в столицу впервые, и добавил, что мой вид не выдает провинциала. Он предложил мне переночевать с ним вместе в известной ему гостинице в Ковент-гарден[4],
– Еще бы, – сказал Дарелл, – это – одна из первых красавиц при дворе и притом безупречного поведения.
Я поспешил похвастать, что мы – старые друзья.
– Ну, если вы хотите быть чем-нибудь большим, то не советую терять время, – рассмеялся мой спутник. – У мисс Кинтон слишком много поклонников, и в особенности один знатный лорд вздыхает по ней чуть ли не на весь Лондон.
Я слушал внимательно, с некоторым чувством гордости, а отчасти и ревности, но свои дела все-таки интересовали меня больше, а потому я, собравшись с духом, решился было спросить Дарелла о Сидарии.
Однако он перебил меня вопросом:
– Вы, должно быть, приверженец церкви?
– Разумеется, – улыбнулся я. – Как же иначе? Или вы приняли меня за паписта?
– Простите, если мой вопрос обидел вас, – извинился Дарелл и, переменив тему разговора, стал расхваливать мой будущий полк, после чего вдруг спросил: – Кстати, простите за нескромный вопрос, как вам удалось получить в него доступ? Это – далеко не легкое дело; одних собственных достоинств недостаточно.
Мне очень хотелось рассказать ему всю историю, но было неловко: моя мужская гордость возмущалась покровительством женщины. Я не имел тогда понятия о том, как многие выходят в люди единственно благодаря этому, и сплел Дарел-лу историю о знатном друге, желавшем остаться неизвестным. Воспользовавшись первой паузой в разговоре, я задал ему интересующий меня вопрос.
– Не слыхали ли вы об одной даме, по имени Сидария? – спросил я, не имея возможности сдержать досадную краску, вспыхнувшую на моем лице.
– Сидария? Где я слышал это имя? Нет, такой не знаю, хотя… – Дарелл задумался на минуту, а потом щелкнул пальцами. – Ну, так и есть! Я знал, что слышал это имя. Это – действующее лицо из модной пьесы «Индийский император». Должно быть, эта дама маскировалась?
– Вероятно, – согласился я, скрыв свое разочарование.
Дарелл посмотрел на меня с любопытством, но не стал расспрашивать.
Мы подъезжали к Лондону, и новые впечатления вытеснили из моих мыслей даже Сидарию. Я замолчал и совсем забыл про своего спутника. Когда мой взгляд случайно упал на него, я заметил, что он с любопытством следит за мной. Однако, как ни был я взволнован, я все же не чувствовал себя истым деревенским дикарем. Мое пребывание в Норвиче, конечно, не сделало меня столичным жителем, но до некоторой степени стерло с меня провинциальную плесень. Я скоро догадался не выказывать своего удивления, но принимать как должно все то, что видел. Это было вовсе не лишне и приучало меня сдерживать свой нетерпеливый характер.
Мы прибыли в гостиницу; освежившись и отдохнув от дороги, я стоял у окна и помышлял уже о постели, как вдруг в мою комнату вошел Дарелл и весело сказал:
– Надеюсь, ваш гардероб в исправности? Я сегодня же могу сдержать свое обещание и ввести вас в одно общество, куда только что получил приглашение. Мне очень хочется, чтобы вы пошли со мной; вы там встретите многих, кого вам не лишне знать.
Я немедленно согласился на его любезное предложение. Относительно своего туалета я не беспокоился, зная, что мой костюм был только что сшит и вполне приличен; его, как и моих новых пальто и шляпы, мне нечего было стыдиться.