Признание
Шрифт:
Начальник тюрьмы 298 раз спрашивал мужчин и 3 раза женщин, желали ли те воспользоваться своим правом на последнее слово, а через пятнадцать минут констатировал их смерть.
— Что с апелляциями? — спросил он у шедшего за ним Робби.
Шествие замыкал так и не пришедший в себя Кит. Они шли по коридору, по стенам которого были развешаны выцветшие черно-белые фотографии бывших начальников тюрьмы и почивших губернаторов.
— Не очень, — ответил Робби. — Еще не на все прошения получен отказ, но надежд мало.
— Значит, все состоится по расписанию?
— Пока не
«Все состоится по расписанию», — мысленно повторил Кит. Будто речь шла о вылете самолета или начале спортивного матча.
Они остановились у двери, и Джетер провел карточкой по считывающему устройству. Дверь открылась, и, пройдя двадцать футов, они вошли в отсек, где приговоры приводились в исполнение. Сердце Кита бешено забилось, и у него так закружилась голова, что захотелось присесть. Он увидел тускло освещенные камеры, забранные металлическими прутьями, и только в одной из них сидел заключенный.
— Донти, приехал твой адвокат, — объявил Джетер так, будто сообщал о принесенном подарке. Донти поднялся и улыбнулся. Металлическая дверь с лязгом открылась, и Донти сделал шаг вперед. Робби схватил его, обнял и что-то прошептал на ухо. Донти прижался к адвокату, впервые ощущая человеческое прикосновение за все эти годы. У обоих на глазах стояли слезы.
Рядом с камерой Донти была камера для посещений, которая отличалась от других тем, что за металлическими прутьями имелась прозрачная стеклянная перегородка, позволявшая адвокату и клиенту общаться, избегая чужих ушей, во время последней встречи. На это общение выделялся час с 16.00 до 17.00. Большинство осужденных оставляли несколько минут для последней молитвы с тюремным капелланом. Последний час жизни осужденный проводил в одиночестве. Обычно начальник тюрьмы Джетер скрупулезно соблюдал установленные правила и временные рамки, но бывали и исключения. Он знал, что в отличие от других заключенных Донти Драмм все эти годы вел себя примерно, и это говорило о многом.
Джетер показал на часы и сказал:
— Сейчас 16.45, мистер Флэк. У вас есть час.
— Спасибо.
Донти вошел в камеру для посещений и присел на край койки. Робби вошел вслед за ним и устроился на стуле. Охранник, закрыв прозрачную дверь, задвинул решетку с прутьями.
Они остались одни и сидели, соприкасаясь коленями. Робби положил руку на плечо Донти и старался взять себя в руки. Он никак не мог решить, стоило ли рассказывать Донти о Бойетте. С одной стороны, парень, наверное, внутренне уже смирился с неизбежным — до конца оставался всего час — и обрел некий душевный покой. К чему нарушать его? С другой стороны, Донти мог обрадоваться, что правда, наконец, станет известна, и его имя будет очищено, пусть даже посмертно. Однако эту правду еще предстояло доказать, и Робби решил ничего не говорить.
— Спасибо, что пришли, Робби, — прошептал Донти.
— Я обещал, что буду с тобой до конца. Мне так жаль, что не удалось все это остановить.
— Не надо себя винить, Робби, вы сделали все, что смогли. Вы, наверное, и сейчас продолжаете за меня биться?
— Конечно! Мы подали последние прошения, так что шанс еще есть.
— Какой шанс?
— Просто шанс. Джоуи Гэмбл признался, что солгал на суде. Вчера вечером он напился в стриптиз-клубе и дал показания. Мы тайно все записали и утром подали ходатайство. Суд его отклонил. А в полчетвертого Джоуи позвонил и сказал, что хочет признаться официально.
Донти только молча покачал головой.
— Мы надеемся успеть подать новое прошение и приложить к нему сделанное под присягой признание Джоуи. Это еще один шанс.
Разговаривая, они сидели, склонившись друг к другу, и их головы почти соприкасались. Этим двоим хотелось так много сказать друг другу, а времени было так мало. Робби был вне себя от злости на систему и из-за того, что ему не удалось доказать невиновность Донти, но в данный момент он испытывал только скорбь и печаль.
У Донти краткосрочное пребывание в тюрьме Хантсвилля вызвало противоречивые чувства. В тридцати футах от него находилась дверь, открывать которую ему совсем не хотелось: за ней ждала смерть. Позади была камера смертников и безумие одиночного заключения, возвращаться туда он тоже не хотел. Он считал, что готов войти в ту дверь, но ошибался. Как и не был готов вернуться в блок Полански.
— Не нужно так расстраиваться, Робби. Со мной все в порядке.
Кит, спросив разрешения, вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Утром в понедельник в Топеке шел снег, а здесь, в Техасе, было тепло — казалось, что больше двадцати градусов. Пастор оперся на стену и посмотрел на колючую проволоку над головой.
Он позвонил Дане, рассказал, где находится, и о том, что делал и о чем думал. Ей было так же трудно поверить в происходящее, как и ему.
Завершив рассмотрение дела Донти Драмма, судья Милтон Прадлоу ушел из офиса и поехал в загородный клуб «Роллинг-Крик». На пять часов он договорился сыграть в теннис с главным спонсором своих предвыборных кампаний. По пути раздался звонок мобильника. Секретарь суда сказал, что «Группа защиты» сообщила о подготовке еще одного прошения.
— Сколько сейчас времени? — спросил Прадлоу.
— Четыре сорок девять.
— Они меня уже достали! — возмутился судья. — Мы заканчиваем в пять, и об этом всем известно!
— Да, сэр, — сказал секретарь. Он отлично знал, что судья Прадлоу терпеть не мог ходатайств, поданных в последнюю минуту отчаявшимися адвокатами. Дела лежат без движения годами, а в последние часы адвокаты вдруг просыпаются и развивают бешеную активность.
— Есть информация, что у них на этот раз?
— Думаю, что то же, с чем они обращались утром: свидетель отказывается от показаний. У них проблема с компьютером.
— Хорошая отговорка! Рабочий день у нас до пяти, и ровно в пять и ни минутой позже дверь должна быть закрыта. Это понятно?
— Да, сэр.
В 16.45 Сайсли Эвис и два помощника юриста выехали из офиса «Группы защиты» с прошением и аффидевитом Гэмбла. Документы распечатали в двенадцати экземплярах. По дороге Сайсли позвонила в суд и предупредила, что они уже в пути. Секретарь сообщил, что ровно в пять они закроются.