Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
— Суки! — взорвался сектант, здоровой рукой касаясь то поцарапанного лица, то простреленного плеча.
— Je tuerai pour mes enfants {?}[фр. я убью за своих детей], Гидеон, — мама убрала пистолет за пазуху и преспокойно сошла с тел контуженых сектантов.
И пускай Патрисия спасла Сольейт, её приходу Ксавье совсем не обрадовался. Кажется, в его душе перемешались ненависть и страх перед ней.
Нарочито медленно, растянув губы в лёгкой улыбке, она вальяжными шагами приблизилась к раненому
— Ты просто сука, ma soeur {?}[моя сестра], — прошипел впервые с ярчайшим французским акцентом Гидеон, от боли извиваясь на полу.
У Ксавье от его слов заболела голова пуще прежнего. Словно мама снова достала пистолет, позабыла о Гидеоне и выстрелила сыну прямиком в висок. Показалось, что в мозг попала экспансивная пуля{?}[пули, конструкция которых предполагает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности и/или уменьшения глубины проникновения.] и что-то в его работе неисправимо нарушила.
Осознание, что его мама — сестра Гидеона, а значит, тоже кицунэ, ломало всё в его мировосприятии ещё больше, чем раньше. Отныне Ксавье понял, почему он умел оживлять свои рисунки, и даже никакой Кристофер Торп ему не требовался для усиления способностей. Возможно, у отца появился такой план, чтоб вернуть роду величие и без Вещи.
Но вот мама явно решила, что создать Идеального Брата вновь — идея заманчивая и полезная в хозяйстве, если даже в сыне соединялись сущности кицунэ и экстрасенса.
Глаза закрылись. Его душа вдруг стала холстом, коий разочарованный творец безжалостно искромсал в тряпки. Но всё же Ксавье заставил себя следить за ужасающим представлением дальше.
— Ты напал на моих детей, Гидеон.
— А ты убила мою падчерицу. Месть за горе моей жены, — мужчина вновь попытался присесть, но снова упал.
Мама лишь спокойно наблюдала за ним, уже не улыбаясь.
— Ничего личного, — наконец произнесла она и развернулась, но никуда не ушла: подошла к Уэнсдей и присела перед ней на колени.
Два пальца опустились девочке на шею, и невольно Ксавье затаил дыхание, трепетно ожидая реакции родительницы. Ему стало страшно сразу, как только мама прыснула, качая головой.
— Значит, я всё-таки не смогла спасти чертовку, — и она убрала руку.
Ксавье начал задыхаться.
— Но ты, братец, проиграл больше моего. Девчонка мертва, — и она встала, с беспристрастным лицом подойдя к сгорающему от возмущения Гидеону.
— Я сам убил её душу. Думал, это сказки, — захрипел сектант, когда Патрисия, всё с таким же лицом, ударила его носком в живот.
Ксавье же, вновь обретя способность говорить, не сдержал вопль,
— Нет! — и понял, что вместе с ним закричала Энид.
На глаза от боли даже слёзы не выступили. Боль от потери Уэнсдей сильнее той, что вызвала бы слёзы. Она мрачная и безжалостно уничтожающая всё на своём пути, не оставляя ничего. В выжженной пустыне, горящей иррациональным чёрным пламенем, не могла явиться никакая влага.
Он убил Уэнсдей Аддамс.
И не просто убил.
Он уничтожил её душу.
Где-то рядом, задыхаясь, захрипела мама Бьянки. Убитый горем Вещь вцепился в её шею, не позволяя женщине вздохнуть.
— Пока, брат, — Патрисия Торп вновь достала пистолет, направив его прямиком в грудь Гидеона, но выстрелить не успела:
— Руки вверх! Все! — в тайную комнату ворвалось четверо: шериф, её испуганный до посинения помощник, а за ними Фестер со всё ещё связанной Йоко.
Возражать мама не стала: ловким движением спрятала пистолет и обернулась к вошедшим.
— Это Гидеон. Этот человек похитил Уэнсдей Аддамс и угрожал моим детям смертью. Я выстрелила в него, когда он пытался убить мою дочь, Сольейт Торп, — на этих словах от очередного потрясения Ксавье провалился в беспамятство.
Последним, что он увидел, оказалась Йоко, вырвавшаяся от Фестера. Скинув с себя пиджак, она кинулась со слезами к Энид.
— Что ты тут делаешь?! — закричала вампирша, скрывая наготу подруги пиджаком.
***
Сознание возвратилось, когда с затёкшего тела снимали верёвки. Едва путы сорвали с тела, Ксавье вскочил на ноги и, поняв, что всё ещё в том подземелье, бросился к телу Уэнсдей.
Не замечая ничего больше, он упал на её маленькое тельце, укрытое чёрной простынёй, и, смахнув её в сторону, заключил Уэнсдей в объятия, прижавшись ухом к коченеющей груди. Сердцебиение, как и что-либо иное, отсутствовало. Осталась лишь безжизненная ледяная оболочка, которую вскоре, чтоб не позволить красивому телу гнить в земле, сожгут в крематории.
Уэнсдей Аддамс достигла цели всей своей жизни — умерла.
Вероятно, когда смерть заберёт и Ксавье, он обнаружит, что эта девочка свергла сатану и заняла его важный пост.
— Уэнсдей… — он прижался носом к её затвердевшей шее, всё ещё не в силах разразиться слезами.
— Я пытался завести её сердце током. Это бесполезно, — Ксавье поднял дрожащее лицо наверх, увидев над собой Фестера Аддамса.
Этот жизнерадостный человек плакал, прижимая к груди шляпу.
В углу навзрыд рыдала Энид, одетая в какую-то рубашку на несколько размеров больше. Её к груди прижимал Аякс, уже лишившийся формы камня, гладя по взбитым волосам. Он ничего ей не говорил, просто молча гладил.