Признаюсь: я жил. Воспоминания
Шрифт:
Все, что происходило на моей родине, трогало, воодушевляло народ Франции и всей Европы. На массовых собраниях, на студенческих ассамблеях, в книгах, которые издавались на разных языках, – везде о нас говорили, нас изучали, нас фотографировали. Мне приходилось сдерживать нетерпеливых журналистов, которые хотели знать все обо всем и даже больше того. Президент Альенде приобрел всемирную известность. Всюду восхищались стойкостью и организованностью нашего рабочего класса.
После возникновения конфликтов, связанных с национализацией нашей меди, во всем мире еще больше возросло чувство горячей симпатии к Чили. Все поняли, что мы сделали гигантский шаг на пути к завоеванию новой независимости нашей родины.
Возвращение в Чили
В Чили, куда я вернулся из Мексики, меня встретили одетые в яркую зелень парки, улицы и леса. Пашей старо и и серой столице недостает зеленых красок так же, как любви – человеческому сердцу. Я с радостью вдыхал зеленую свежесть юной чудесной чилийской весны. Вдали от родины мы никогда не вспоминаем, какой она бывает в хмурые зимние дни. Расстояние стирает в памяти зимние невзгоды. Вместо бесприютных деревень, вместо босых ребятишек на замерзших дорогах искусная память рисует нам зеленые луга с желтыми и красными цветами и высокое синее небо, о котором поется в чилийском гимне. Вот и теперь я встретился с прекрасной весенней порой, которая столько раз грезилась мне в далеком краю.
Но стены города затянула иная растительность. Стены города покрылись мхом ненависти. Антикоммунистические плакаты, изрыгавшие ложь и брань, антикубинские и антисоветские плакаты, направленные против мира и гуманизма, кровавые плакаты, пророчащие резню и новые Джакарты, [278] – вот чем были опутаны, измараны стены города.
В свое время мне довелось столкнуться с подобной пропагандой за пределами Чили, я узнал ее по тону и по смыслу. Она была такой же в Европе накануне прихода Гитлера к власти. Именно таким был сам дух гитлеровской пропаганды – потоки беспардонной лжи, крестовый поход угроз и страха, использование всех видов оружия ненависти, направленного против будущего. Я понял, что чилийская реакция замахнулась на самую суть нашей жизни, наших традиций. И не мог объяснить себе, откуда берутся чилийцы, которые могли так надругаться над нашим чувством национального достоинства.
278
Имеется в виду массовое уничтожение коммунистов и прогрессивных деятелей других демократических организаций в Индонезии после военного переворота в 1965 году.
Когда у правых возникла надобность в терроризме, они не замедлили к нему прибегнуть, и совесть их оставалась спокойной. Они убили генерала Шнейдера – командующего сухопутными войсками, человека всеми уважаемого и погибшего потому, что он помешал осуществлению государственного переворота, который замышлялся с тем, чтобы Альенде не смог стать президентом республики. Банда продавшихся мерзавцев стреляла ему в спину из автоматов неподалеку от его дома. Всей акцией руководил бывший генерал, изгнанный в свое время из рядов чилийской армии. В шайку, осуществившую убийство Шнейдера, входили не только профессиональные убийцы, но и сынки из богатых домов.
Вдохновителя этого преступления, чья вина была доказана, военный суд приговорил к тридцати годам тюремного заключения. Но Верховный суд сократил срок до двух лет. Жалкий, голодный бедолага за кражу курицы был бы приговорен в Чили к вдвое большему сроку, чем убийца генерала Шнейдера. Вот вам пример классового использования законов, созданных правящими классами.
Победа Альенде привела в ужас эти правящие классы. Впервые их представители задумались над тем, что законы, старательно разработанные ими самими, могут обернуться
Потом они вернулись.
Фрей
Те, кто отстаивал чилийский путь к социализму, несмотря на всевозможные препятствия, ни разу не нарушили законов конституции. Что касается олигархии, то она быстро сбросила свое обветшавшее платье и приняла откровенно фашистское обличье. В ответ на национализацию меди блокада США стала еще более беспощадной. Североамериканская корпорация ИТТ при явном соучастии бывшего президента Фрея бросила христианских демократов в объятия фашиствующих правых.
Фрей и Альенде – две противоположные, антагонистические фигуры – вызывали постоянный интерес в Чили. Очень разными были эти два человека, два своеобразных вождя в стране, которой не свойствен вождизм. У каждого – свои цели и четко намеченный путь к их осуществлению.
Мне думается, я достаточно хорошо знал Альенде; в нем не было ничего необъяснимого, утаенного. С Фреем мы были коллегами в сенате. Этот довольно любопытный человек крайне осмотрителен и весьма далек от непосредственности, присущей Альенде. Правда, он часто хохочет, разражается громовым хохотом. Мне нравятся люди, которые громко и заразительно смеются (сам я не обладаю таким даром). Но есть хохот и хохот. Фрей хохочет, сохраняя серьезное, озабоченное выражение лица, не спуская глаз с иглы, которая нижет стежки его политической карьеры. Внезапный смех Фрея может напугать: он напоминает хриплые крики ночной птицы. Фрей более чем учтив и холодно любезен в обращении.
Его политические зигзаги и повороты меня обескураживали до тех пор, пока я окончательно в нем не разочаровался. Помню, однажды он пришел ко мне в гости в мой дом в Сантьяго. То было время, когда в воздухе носилась идея сближения христианских демократов и коммунистов. Тогда демохристиане именовались Национальной фалангой – ужасное название, принятое под сильным впечатлением, которое произвел на чилийцев молодой фашистский вождь Примо де Ривера. Потом, после гражданской войны в Испании, они, не без влияния Маритена, [279] стали антифашистами и назвали себя христианскими демократами.
279
Маритен Жак (1882–1973) – французский философ, эстетик, приверженец неотомизма.
Наш разговор с Фреем был достаточно содержательным и сердечным, но не конкретным. Мы, коммунисты, были заинтересованы в том, чтобы добиться взаимопонимания со всеми людьми и группировками доброй воли; без союзников, одни, мы не приблизились бы к цели ни на шаг. Со свойственной ему уклончивостью Фрей дал мне понять, что он разделяет левые взгляды. На прощание он подарил мне взрыв хохота, и мне показалось, что у него изо рта посыпались булыжники. «Мы еще продолжим наш разговор», – заверил он меня. Но вскоре я понял, что нам больше не о чем разговаривать.
После победы Альенде, Фрей – честолюбивый и хладнокровный политик – решил, что ему выгодно вступить в союз с реакцией, чтобы с ее помощью вернуться к власти. Бесплодные надежды, пустые мечты политического паука. Его паутина непрочна, ему ничего не дал замышляемый им переворот. Фашизм не терпит соглашательства, он признает только полное подчинение. С каждым годом фигура Фрея будет выглядеть все более мрачной. И настанет день, когда его памяти придется ответить за совершенное.