Призрачный город
Шрифт:
— Элис я. Если говорил обо мне брат, то знаешь ты, что одинаково воспитывал нас отец. Владеть мечом и щитом мы научились еще в детстве. А когда выросли — расстались. Но есть между нами связь, и когда узнала я, что в беде брат, бросила все и отправилась немедля на помощь, как и он, если бы мне угрожала опасность.
— Но как… как ты узнала, что он уехал… пропал в горах? Вестников о несчастье мы не посылали. Старались скрыть это, чтобы не случилось чего пострашнее.
Говоря так, Бруниссенда искоса поглядывала на меня… частенько смотрели так на меня и женщины
Пожилая женщина шагнула ко мне поближе, не отрывая глаз от лица моего, словно можно было прочесть по нему мою сущность.
— Правду говорите вы, госпожа, — медленно сказала она. — Лорд Элин говорил только, что моя мать и отец его уже умерли, а сестра живет в селении, приютившем вас с самого детства. Однако вижу я теперь, что мог он сказать и много больше, и все-таки ничего не сказал. — Снова начертила она в воздухе некий знак, ответила я им же, но и добавила кое-что, чтобы знала она — не из малых я в тайном знании.
Кивнула она мне, сразу все поняв.
— Так, значит, дальновидение это было, госпожа. И вы знаете, где он теперь?
— Чары Древних, — сказала я ей, не Бруниссенде. — Черные чары, не белые. А началось все отсюда…
Отсутствующим взглядом смотрела на меня госпожа Бруниссенда, когда прошла я мимо нее к окну, и хотя брат мой повозился уже с проржавевшими болтами и засовами, было закрыто оно, и следов не было ни на раме, ни на засовах, словно он и не подходил к окну. Но когда я положила руку на нижний засов, то услышала за спиной сдавленный стон и обернулась.
Прижав обе руки ко рту, съежилась у кровати госпожа Бруниссенда, лишь безумный ужас отражался в ее глазах. Вскрикнув еще раз, она упала без чувств на скомканное покрывало.
Сразу же склонилась над ней Мудрая, а потом обернулась ко мне.
— Всего лишь обморок, но лучше бы не слышать ей ваших слов, боится она нашего знания.
— Но вы служите ей?
— Да, я ее кормилица, и не знает она моих дел. С детства страшится О1И проклятия, что легло на весь род ее.
— Какого проклятия?
— Там, за ставнем… оно ждет, — показала она на окно.
— Что бы там ни было, я не из тех, кто теряет сознание. Но сперва, Мудрая, хочу узнать я ваше имя.
Она улыбнулась, в ответ улыбнулась и я; знали мы обе, что два имени у нее: одно для мира, другое — для тайного знанья.
— Да, впрямь не устрашат вас ни слух, ни зрение. Что же касается имени… здесь я для всех дама Вирга… Но я еще и Ульрика…
— Дама?
Впервые заметила я, что была она не в яркой и пестрой ливрее челяди, а в чем-то сером и платок какого-то аббатства закрывал ее плечи и голову, оставляя открытым только лицо. Но слыхала я, что отвращают дамы лицо от знаний Древних. И из аббатств не выходят, дав уже все обеты.
— Да, дама, — повторила она. — Война все смешала. Год назад разгромили Псы Дом Канты Дваждырожденной.
Я качнула головой. Напоминала она мне Офрику, хоть больше было в ней своего. Но поняла я, что ей можно верить.
— Благословили меня с первым именем, по обычаю народа моей матери…
— Ведьмы Эсткарпа! Но дана ли вам их сила, ведь чтобы справиться с проклятьем, нужна великая мощь?
— Расскажите мне о нем, ведь на Элина пало оно!
— Записано в старых книгах, что у родоначальника Дома Ингаретов, к которому принадлежит моя госпожа, была наклонность к странным познаниям, но не было терпения и воли следовать обычными дорогами. И потому совершал он такие поступки, о которых и помыслить не посмел бы благоразумный.
В одиночестве странствовал он по обиталищам Древних, и однажды привез с собой жену из такого путешествия. В этой самой палате возлег он с нею. Но детей у них все не было. Лорд забеспокоился, ведь ему был нужен наследник. И решил он доказать, что не его вина в этом: завел на стороне сына, а потом и дочь и думал, что все останется в тайне. Может ли быть еще большая глупость, чем надеяться на это?
Однажды ночью пришел он к госпоже, жене своей, чтобы насладиться ею, и увидел ее в том самом кресле, сидя в котором вершил он суд над своими подданными. А перед ней на стульях замерли матери его детей с малышами на коленях, и обе, как зачарованные, не сводят с нее глаз.
Тогда обратил он свой гнев на жену, потребовал, чтобы отчет она дала в своих поступках. Улыбнулась та в ответ и сказала, что позаботилась о нем и, чтобы не приходилось ему впредь бродить ночами в непогоду для удовлетворения плоти, решила собрать этих женщин под своей крышей.
А потом она встала, тогда как он не мог даже пошевелиться. Сняла с себя богатые наряды, драгоценности, что дарил он, и бросила на пол. В рваные тряпки, лохмотья, осколки стекла и металла превратились они, едва коснувшись пола. Обнаженная и прекрасная, подошла она к этому-то окну и, затмив лунный свет, вскочила на подоконник.
А потом обернулась опять к Ингарету и сказала слова, которые люди помнят до сих пор:
— Ты будешь жаждать обладания и уйдешь искать и сгинешь. — Ты пренебрег тем, что имел. А за тобой придут другие, я позову их, и они тоже уйдут, и никто не вернется.
С этими словами она повернулась к окну и прыгнула. Когда освободившийся от удерживавшего его на месте заклятья Лорд Ингарет подбежал к окну, внизу никого не было. Словно унеслась она в иной мир.
Он поспешно собрал приближенных, поднял на щите мальчика и назвал его своим сыном, девочке дал ожерелье дочери. После той ночи матери их слегка помешались и долго не прожили. Но господин более уже не женился. Лет через десять он вдруг уехал из замка в Ложбину Фроме, с тех пор его не видел никто.