Призрачный роман
Шрифт:
Трудно понять, что сон, что реальность, а что — влияние лекарств, когда просыпаешься или приходишь в себя редко и ненадолго. Все воспринимаешь как должное, без эмоций, без удивления. Лишь позже, когда я начала более-менее соображать, осознавать происходящее, узнавать посетителей и медиков, начала и кое-что понимать.
Например, то, что люди не могут ходить сквозь стены.
Или часами висеть в воздухе между потолком и полом, медленно и задумчиво поворачиваясь вокруг своей оси.
— На что ты смотришь? — как-то спросила кормившая меня мама. — У тебя глаза двигаются.
— Скажи, чтобы она не ходила… у меня голова
Мама обернулась. Удивилась.
— Кто? Медсестра? Так она ушла уже. Раздражает, да? Такая горластая!
— …Да, — выдавила я с опозданием. Я-то видела, что за маминой спиной продолжает метаться по палате женщина. Белая кожа, белые волосы, белая одежда — я думала, что это широкий халат, но, похоже, больничная рубашка. Женщина беззвучно воздевала руки — то ли в гневе, то ли в отчаянье, резко откидывала назад длинные волосы. Кажется, она нас вообще не замечала. А когда наконец взглянула на меня, я поспешно закрыла глаза. И рот ладонью. Глаза — чтобы не видеть ее. Рот — чтобы не вскрикнуть.
Глаза ее тоже были совершенно белыми.
— Устала, да, доча? — спросила мама. — Ну тогда отдохни, поспи, я вечерком еще приду.
После ее ухода я приоткрыла крепко зажмуренный глаз, убедилась, что белая женщина все еще здесь, и, беззвучно застонав от испуга и недоумения, накрылась одеялом с головой. Привычная защита, прекрасно помогавшая в детстве, сработала и сейчас. По крайней мере, я больше ничего не видела, а под одеяло оно, как и детские страшилки, проникнуть не могло и даже не пыталось.
Но как спрятаться от ЭТОГО в собственной голове?
Может, лекарства вызывают у меня галлюцинации? Может, я и раньше принимала таких вот глюков за настоящих людей? Надо узнать, что мне выписывают… как будто я что-то в этом понимаю! Тогда спросить, от чего таблетки, и потихоньку начинать принимать через раз. А там — посмотрим.
Я выглянула в узенькую щелочку под краем одеяла. Белая женщина никуда не делась: так и металась по палате, как тигрица-альбинос в клетке.
…Но хотя бы мама была реальной?!
С того дня я начала с подозрением присматриваться ко всем окружающим. Приглядываться, прислушиваться, чуть ли не принюхиваться: настоящие они или очередной медикаментозный глюк? Окончательно успокаивалась, только коснувшись — если человека можно пощупать, значит, он реален. Логично же? Не думаю, что мой, хоть и поврежденный, мозг может выдать настолько качественную и сложную галлюцинацию, что в нее входят еще и тактильные ощущения!
После клятвенного заверения, что я распрекрасно сплю и вообще расчудесно себя чувствую, врач уменьшил дозу снотворного и каких-то мощных психотропных. С одной стороны, я перестала внезапно засыпать за едой или во время разговора, с другой — теперь долго не могла уснуть ночью, и не только из-за нехватки лекарств, но и… от переизбытка впечатлений.
Оказывается, когда я раньше благополучно проваливалась в глубокий сон без сновидений, вокруг происходило много интересного. Вернее, скапливалась масса народу: я еще не подобрала подходящего названия для этих белых полупрозрачных больничных обитателей. Они не только свободно проходили сквозь стены и закрытые двери, но даже частенько друг сквозь друга. Они молчали — или я их не слышала? — и глядели в пространство и лишь иногда на меня. Они скапливались вокруг моей кровати,
Днем их почти не было. Однажды я видела парня, стоявшего в приоткрытых дверях и глядевшего на меня — что было редкостью, большей частью эти… люди меня не замечали. Он казался куда реальнее, живее и… цветнее, хотя опять же был в неизменном белом. Я приподняла голову, чтобы разглядеть его получше, но едва моргнула, парень исчез. Больше он не появлялся.
А если выглянуть ночью за двери, будет ли коридор полон ими, как тараканами, прячущимися при свете дня? Или это только моей палате так свезло?
Ох. Надо сокращать потихоньку и оставшиеся лекарства!
…Трюк с припрятанными таблетками удавался не всегда: мама всё скрупулезно раскладывала, подсчитывала и запихивала в меня. Медсестра в ее отсутствие тоже стояла над душой — ну нельзя же так ответственно относиться к своим обязанностям, вон телевизор просто переполнен историями о халатных медиках! Только после их ухода удавалось выплюнуть то, что не успело раствориться во рту.
Благодаря упорной борьбе с лекарствами почти удалось избавиться от тумана в сознании, сквозь который я всё, в том числе и галлюцинации, воспринимала пусть и с сонным удивлением, но как должное. Зато теперь окружающее стало пугающе реальным: мои еле двигающиеся руки-ноги, слишком тяжелая голова, наполненная постоянной тупой болью, выпавшие полгода, события в мире и в жизни друзей… И понимание того, что нормальный человек не видит того, что вижу я.
Потому что Странные люди никуда не делись.
Потому что с каждым днем я все больше осознавала, что дело вовсе не в лекарствах, а в моей собственной голове. Я — сумасшедшая.
Маме в первый раз за неделю удалось вытащить меня из дома. Да и то после долгих уговоров и потому, что я усовестилась, видя, как она расстраивается. Не буду смотреть по сторонам, вот и все!
Я решительно отвергла массу теплых вещей, притащенных заботливой родительницей, — дай ей волю, выбреду в «бабье лето», пошатываясь под тяжестью шубы, валенок и в меховой шапке с веревочками под подбородком. Оставила лишь шарф, намотанный поверх пальто. Джинсы на мне болтались. Вот как это возможно — тело одрябло и одновременно схуднуло? Причем традиционно не в тех местах, в каких надо бы. Прекратятся постоянные головокружения, надо будет как-то восстанавливаться… А то потом разнесет. Так же традиционно.
Третьей с нами в лифт вошла соседка баба Ира. Я кивнула ей, пробормотав неслышно «здравствуйте». Отвернулась к ободранному зеркалу, готовясь к тому, что неутомимая и неукротимая бабка прилипнет к нам с вопросами и комментариями, как банный лист, фиг отвяжешься! Вот это мы с мамой встряли, вся прогулка насмарку!
Но насколько именно встряли, я поняла, только когда увидела, что соседка в зеркале не отражается. Удивленно обернулась: да вот же она! Стоит, поджав губы, смотрит на двери лифта, как всегда готовая обличать, уличать и критиковать, пусть даже этот неодушевленный предмет…