Призрак бомбея
Шрифт:
Едва подули яростные ветра, нескончаемые вереницы гладких муравьев стали переползать толстую полосу куркумы, насыпанную по всему периметру бунгало, хотя обычно она их отпугивала. Тараканы спасались из туалета бегством. Вентиляторы на потолке крутились без остановки, тщетно пытаясь высушить утреннее белье, висевшее теперь по всем комнатам и коридорам на импровизированных веревках. Настенные панкхи [149] замыкало, когда в проводку попадала вода. Туфан постоянно бегал в пижаме, тайком выскакивал под ливень и прыгал по лужам, пока Парвати не затаскивала его за ухо в дом. Дхир рыскал по «Джунглям», точно охотник, отыскивая сухие места, где
149
Панкхи — вентиляторы.
— «Эй, Доббин, кто еще так побеждал, как в битве при Саламанке? [150] Но где же он обучился этому искусству? В Индии, мальчик мой. Джунгли — школа для генералов, попомни мои слова».
Савита каждый день часами просиживала взаперти у себя в комнате и, раздевшись до пояса, любовалась набухшей грудью. Джагиндер зачастил к Тетке Рози, а «незапылившийся» завсегдатай предложил ему сыграть партийку и проворно опустошил его бумажник. Повар Кандж вступил в неравный бой с полчищами вредных козявок, проникавших в кухню сквозь каждую кривую щелку или трещинку. Кунтал предусмотрительно расставляла стальные миски в местах, где протекал потолок, и число их росло с каждым часом. Парвати натянула джутовые бельевые веревки в помещении, поскольку на улице одежда уже не успевала сохнуть. Гулу выметал постоянно прибывавшую воду из гаража короткой метлой. Тем временем Маджи, как обычно, переносила все стоически: пол вытирали ежечасно, а туалет два раза в день чистил бханги [151] — бунгало должно было пережить еще один бурный сезон дождей.
150
В битве при Саламанке 1812 г. англо-испанские войска под командованием герцога Веллингтона одержали победу над французской армией Наполеона.
151
Бханги — член низшей касты метельщиков и мусорщиков.
— Как съездили? — спросил Дхир Мизинчика, набивая ранец печеньем «глюко». Шла первая неделя учебы, и он кропотливо подсчитывал, сколько взять еды, чтобы хватило на весь день.
Мизинчик кивнула и протянула ему пачки кунжутных чикки [152] в сахарной глазури, привезенные с горного курорта.
Дхир минуту помедлил, а затем с благодарностью принял гостинец. Брат открыл рот и тут же закрыл, словно хотел что-то добавить, но передумал. Закинув ранец за плечо, он поковылял прочь. По настоянию Маджи Мизинчик осталась дома. В то знаменательное утро она наблюдала, как дождь хлещет в окна, и лакомилась жареными мучными матти, щедро обмакивая их в манговый рассол.
152
Чикки — сласть, наподобие козинаки.
Позже в тот же день, по-прежнему оттягивая купание, она удалилась в комнату Маджи. Вверху рядами висела мокрая одежда, упорно не желавшая сохнуть. Задумчиво посмотрев на нее, Мизинчик услышала шорох. Вентилятор на потолке был выключен, окна законопачены, но белье над головой колыхнулось. Она села в постели и вновь ощутила странную нежность в груди — любовь к своей призрачной двоюродной сестренке.
Шафрановое сари на веревке вздрогнуло.
«Не может быть!» Привидение раньше не выходило из ванной — оно обитало только в водной
Лицо обдал холодный сквозняк.
Мизинчик встала на кровати и тряхнула сари свободной рукой. Оно с шелестом слетело. Синий шалъвартетки Савиты закачался, жесткие манжеты блеснули россыпью пайеток. Мизинчик перекинула ноги через край кровати, на глаз оценив расстояние до двери.
И побежала.
Одежда хлестала, заслоняла обзор, задерживала. Полотенце обмоталось вокруг лица — липло, душило. Мизинчик попыталась его стянуть. Упала на пол. За спиной вновь качнулся шаль-вар.Комната наполнилась грохотом, биением, светом.
Впереди заплясали брюки: штанины извивались и злорадно тянулись к ней.
Мизинчик оттолкнула их, но они обвились вокруг нее змеей, затягиваясь все туже и туже.
А затем так же поспешно ее отпустили.
Внезапно из них выпала серебряная грива.
Штаны по-прежнему качались. Вдоль края медленно сжались два крошечных кулачка, в одной штанине сверкнули два перевернутых яростных глаза. Злоба заволокла комнату, как туман.
— Эй, ты! — выдохнула Мизинчик.
Привидение уставилось на нее, не шевелясь.
Казалось, оно пришло для того, чтобы забрать ее, спланировать возвращение, выработать новую стратегию.
— Теперь я все знаю, — сказала Мизинчик, с трудом отдышавшись. — Та девушка — твоя айя,так ведь?
Призрак насторожился, волосы окутали его голову дождевой тучей.
— Но это же была случайность, да? Зачем ей тебя топить? Та рука, без лица, что ты показала мне, — обычное недоразумение, и больше ничего. Я тебе не верю.
Глаза призрака помутились. Джутовые веревки затряслись, одежда хлестала во все стороны, брызгаясь водой при каждом рывке. Привидение протянуло руку ладонью кверху и коснулось щеки Мизинчика.
Но то была не ласка, а ледяное, студеное прикосновение, обжигающее холодом.
Потом, дерзко встряхнув ниспадающими волосами, призрак юркнул обратно в штаны и исчез.
Щека Мизинчика распухла от синяка, смутно похожего на отпечаток руки. Девочка неудержимо тряслась и кашляла, ее уложили в постель. Из комнаты Маджи убрали джутовые веревки и установили там на полу обогреватель, чтобы прогнать сырость. Но в комнате по-прежнему было зябко.
Вызвали доктора Айера.
— Возможно, простуда, а может, и начало пневмонии, — как всегда, очень веско заявил врач. — Единственное средство — покой.
Правда, чтобы визит как следует окупился, он вручил заждавшейся Маджи рецепт.
— Снимите веревки во всем доме, — слабым голоском умоляла Мизинчик бабку.
— Чушь какая! Как же белье сохнуть-то будет? Не переживай, что здесь сыро, я включу обогреватель.
Мизинчику показалось, что ее дурачат, и от этого стало совсем тошно. Благодаря ее истории о Ратнавали зыбкое привидение обрело фигуру и черты лица. Но теперь призрак набрался сил и сам искал себе пропитание, передвигаясь по бельевым веревкам и пристально наблюдая за будничной жизнью семейства, точно голодный ребенок.
Мир привидения больше ванной, больше Мизинчика. Страшно даже представить, насколько он велик, с растущим ужасом думала девочка.
Дождь ненадолго унялся, и бунгало оказалось на осадном положении, словно его заволокла непроглядная туча. За строгой дисциплиной, которую ввела Маджи, проглянуло беспокойство, что пронизывало сырые стены и портило настроение. Привидение шныряло повсюду, целеустремленно сжимая во влажных тисках весь дом и охватывая всех обитателей волной вины, словно каждый приложил руку к гибели младенца. Изначальная радость, принесенная ливнем, теперь извращалась, искажалась, омрачалась набиравшим силу призраком.