Призрак Великой Смуты (CИ)
Шрифт:
И вот, к тому времени как в сборочном цеху самолетного отдела РБВЗ оделся в фанеру и перкаль деревянный скелет самолета-прототипа, группа Киреева сумела создать мотор, который по деталям на 70% был совместим с серийно выпускавшимся РБВЗ-6 и при весе в четыреста двадцать килограмм устойчиво выдавал четыреста десять лошадиных сил мощности. На этом команда инженера Киреева не успокоилась и взялась за проектирование следующего двигателя той же схемы, вдвое большего рабочего объема, который по расчетам должен был выдавать от 650 до 750 лошадиных сил мощности при пятистах-шестистах килограммах собственного веса.
Но это была уже другая история, а пока и
И вот уже все готово к полету прототипа той машины, которая, как надеялся Игорь Иванович, станет младшим братом «Ильи Муромца» и сменит его в небе. Первоначально он хотел назвать этот самолет «Александром Невским», но новые власти намекнули, что по идеологическим причинам лучше на этот раз не использовать это название. Ведь это князь, а князей только что свергли, и православный святой – это при том что церковь у нас отделена от государства, и победитель немцев на Чудском озере, при том что с немцами у нас сейчас дружба-фройндшафт… В результате новый самолет стал называться «Добрыней Никитичем» в честь второго былинного богатыря из знаменитой троицы.
Пилотировать «Добрыню» в первом испытательном полете должен был бывший штатный летчик-испытатель авиационного отдела РБВЗ, а ныне командир бомбардировщика «Илья Муромец» № 5 Эскадры воздушных кораблей штабс-капитан Алехнович, уже выполнивший на этой машине несколько пробежек и подлетов, по итогам которых было немного изменено положение горизонтального хвостового оперения. Вторым пилотом Сикорский хотел лететь сам, но узнавшее об этой идее высокое начальство строго-настрого запретило ему эту авантюру и в правом пилотском кресле «Добрыни» оказался прапорщик Константин Константинович Арцеулов, летчик-истребитель, одержавший восемнадцать воздушных побед и первым в истории сумевший преднамеренно ввести свой самолет в штопор и тут же благополучно вывести его обратно. Поднявшись через заднюю дверь в пока еще пустой фюзеляж, пилоты прошли мимо мешков с песком, изображавших то ли груз, то ли пассажиров, и оказались в кабине, через лобовое остекление которой им были видны только покрашенный в черный цвет капот третьего двигателя и далеко впереди манящее бледно-голубое небо.
И вот настал знаменательный момент. Арцеулов до упора двинул вперед строенный сектор газа и все три мотора тут же взревели на максимальных оборотах. Колеса «Добрыни» пока не имели тормозов, поэтому он весело покатился по траве Комендантского аэродрома, быстро набирая скорость. Сикорский видел, как не пробежав и половины поля, «Добрыня» оторвал от земли хвост, а потом и сам круто полез вверх. Набрав высоту в полверсты, самолет совершил широкий круг, пролетев над центром города, в том числе и над Таврическим дворцом, после чего, следуя руслу Невы, совершил разворот на юг и через Путиловский завод, Адмиралтейские верфи, Васильевский остров и Петроградскую сторону вернулся в исходную точку. При посадке, чуток «закозлив», он вполне благополучно приземлился. На этом первый полет «Добрыни» был завершен.
12 апреля 1918 года. Петроград. Таврический дворец.
Глава ИТАР Александр Васильевич Тамбовцев.
Сегодня, в будущий День Космонавтики, Железный Феликс неожиданно вызвал меня к себе для серьезного разговора.
– Александр Васильевич, – спросил меня
– Пилсудчики, Феликс Эдмундович, – поинтересовался я, – это польские буржуазные националисты, сторонники злодейски убиенного германцами в Магдебурге пана Пилсудского? Я слышал, что они, потеряв своего лидера, скатились до обычного бандитизма. Или я ошибаюсь?
– Нет, Александр Васильевич, вы не ошибаетесь, – тяжело вздохнул Дзержинский. – А ведь я лично знал этого человека в прошлые времена, когда он состоял в Польской социалистической партии и имел псевдоним Зюк. Потом наши пути разошлись, и вот теперь его нет в живых…
– Я вас понимаю, Феликс Эдмундович, но ваши дороги разошли уже довольно давно, и пан Пилсудский из товарища стал нам непримиримым врагом… Как говорили в наше время, буржуазный националист – он и в Африке буржуазный националист. Как сообщают наши корреспонденты на местах, сейчас мелкие банды его сторонников орудуют в основном в Белоруссии и Виленской губернии?
– Так и есть, Александр Васильевич, – Дзержинский опять тяжело вздохнул. – Пся крев.
От волнения у него прорезался польский акцент. Я прекрасно его понимал Польские националисты для Феликса Эдмундовича еще одна головная боль. И главное – многие из них хорошо ему знакомы по прошлым делам. А теперь за все их художества по чрезвычайному декрету Совнаркома им положена «высшая мера социальной защиты» по приговору чрезвычайной тройки или четверть века каторжных работ на стройках социализма. Вот как оно порой бывает…
– Феликс Эдмундович, – сказал я, немного подумав. – Тянуть с пилсудчиками никак нельзя. Если они сорганизуются, найдут лидера, наладят связи с Антантой и создадут подпольную диверсионную сеть, то жизнь на тех территориях, где оперируют их банды, быстро превратится в ад. И еще – работать против пилсудчиков надо вместе с немцами.
Заметив недоуменный взгляд Дзержинского, я кивнул ему головой и повторил,
– Да-да, именно с немцами. Ведь оставляя им территорию бывших Привислянских губерний, мы преднамеренно оставили и нашу головную боль, и теперь немцам от польских диверсантов достанется не меньше, чем нам, а может, и больше. Да, в Белоруссии и Виленской губернии польских националистов тоже хватает, но еще больше их в Варшаве, Познани, Кракове и других, чисто польских городах.
Еще Бисмарк в 1883 году говорил, что война между Россией и Германией неизбежно приведет к созданию независимой Польши. А его преемник Бетман-Гольвег в своих «Размышлениях о войне» прямо утверждал, что с немецкой точки зрения было невозможно хорошо разрешить польский вопрос: могло быть только более или менее плохое его решение. Кайзер не обратил внимания на предупреждение своих умных канцлеров. И зря.
– Вы имеете в виду аферу с польской армией, которую Пилсудский пообещал создать генералу Людендорфу? – спросил Дзержинский. – Так ведь этот генерал вместе с фельдмаршалом Гинденбургом погиб под Ригой.
– Да, ему повезло, – подтвердил я. – В противном случае его судили бы военно-полевым судом за измену и повесили. В том числе и за то, что он помог Пилсудскому стать военным лидером польских националистов. А ведь Людендорфа предупреждали и генерал Эрик фон Фалькенхайн, и австрийский фельдмаршал Конрад фон Гетцендорф, и генерал Макс Гофман. И все без толку. Людендорф возился с идеей создания полунезависимой Польши, в результате чего на стороне Германской империи якобы будут сражаться 800 тысяч польских добровольцев…