Призраки балета
Шрифт:
– Незачем больше спорить! – Игорь Сергеевич ворвался в разговор прямо с порога. – Я все решил. Вы, – он пренебрежительно ткнул пальцем в Романа, – начинаете репетиции по классической схеме, а на следующей неделе прилетит Гинтарас. Я его вызвал из Португалии, и ставить будет он. Всем все ясно?
Вокруг зашелестели, зашумели голоса.
Ясно все было далеко не всем, и Лиза, перекрикивая шум, как могла, вносила эту ясность. Как – сам Гинтарас?! Знаменитый Гинтарас Даугела – и к нам, в Измир?! Неужели согласился? Но – Роман?! А документы – как все это будет выглядеть? Когда
– Да ради бога! Не хотите – можете уезжать! Хоть завтра, никто вас не держит! – это в переводе не нуждалось, и Лиза перевела дыхание. – Не спросил и не спрошу! – кажется, Роман нашел повод для возмущения, но с Игорем Сергеевичем эти номера не проходили. – Вы тоже никого не спросили, когда начали здесь балаган устраивать. Уедете – педагоги прекрасно справятся. И Нелли «Лебединое» танцевала, и Ринат. Хотите – остаетесь ассистентом у Гинтараса, он в понедельник будет. С оплатой решим. Все, совещание закончено.
Не давая никому опомниться, Игорь Сергеевич, бывший деятель культуры бывшего Советского Союза, сталкивавшийся в своей жизни и с худсоветами, и с коллегиями министерств, и с вызовами на ковер во всяческие райкомы и обкомы, а ныне деятельный и преуспевающий импресарио, на не очень хорошем, но понятном английском языке подвел итог. Все складывается просто прекрасно: знаменитый танцовщик, руководитель собственного коллектива, лауреат всяческих конкурсов и просто его, Игоря Сергеевича, добрый приятель согласился бросить все дела и прилететь в Измир. Так что дальше остаются только организационные вопросы, а потому…
Присутствующие, перешептываясь, потянулись к выходу.
– Комсомолец, красавец, спортсмен, – недовольно пробурчал Роман на ухо Лизе.
– Кто? – не поняла она, потому что прислушивалась к звукам в коридоре: отпустили уже детей или нет?
– Да этот… прошу, между прочим, заметить, что происходит с русским балетом: Андрисы, Гинтарасы, Гедиминасы всякие!
– Марисы и Мариусы, – в тон ему продолжила Лиза, отодвинув ухо и пытаясь выйти в коридор. – Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, да? Просто ужас! Извините, мне нужно…
– Может, кофе? Подскажите бедному приезжему, где здесь можно получить чашечку кофе. А лучше две чашечки! – похоже, ему необходим слушатель, но у Лизы не было ни времени, ни желания выступать в этой роли.
– Кофе в буфете… Ринат! – закричала она, увидев неподалеку знакомый хвост темных волос. – Вы не покажете Роману, где выпить кофе? Я спешу!
– Кофе?.. Хорошо, Лизочка, там дети уже вышли, по-моему, – вряд ли Ринату хотелось возиться с новатором, но в его черных узких глазах не мелькнуло ни тени недовольства. – Пойдем, – кивнул он Роману.
– А без переводчика справимся? Вернее, без переводчицы? – Лиза не стала слушать дальше и, не заботясь о том, что о ней подумают, побежала к раздевалкам.
Время, отведенное в ее жизни на балет и всякие страсти вокруг балета, закончилось.
3. Pas-de-trois
– Балерина, – мрачно сказал Кемаль и глотнул горячего чая из большой кружки.
– И чем это плохо? – отозвалась Айше, знавшая, что главное сейчас не дать ему
Убийства, изнасилования, избиения – то, чем занимался ее муж, – случались в их относительно благополучном районе не так уж часто, но все же случались. Иначе зачем было бы содержать специальный отдел в полицейском управлении, правильно? Однако, хоть они и случались, Кемаль каждый раз переживал увиденное так, словно был неопытным практикантом, впервые столкнувшимся с подобным зрелищем.
Надо было его отвлекать.
Причем отвлекать не от убийства, все равно это невозможно, он ни о чем другом ни говорить, ни думать не сможет, так что надо оставаться в рамках темы, заставить его рассказать детали, выслушать его версии и предположения, тогда он увлечется и постепенно перестанет воспринимать случившееся как личную трагедию, в которой виноват исключительно он сам и его коллеги.
Он всегда принимал работу слишком близко к сердцу, и Айше даже нравилась его увлеченность делом. За исключением тех случаев, когда он, как сейчас, был молчалив и мрачен, терял аппетит и сон и начинал мучиться от какой-то мифической вины.
Как может быть полицейский виноват в каждом кем-то совершенном преступлении?!
– Так чем тебе не нравится, что она балерина? – еще раз попыталась Айше.
– Да ничем, – поморщился муж. Кажется, получилось, мысленно похвалила она себя. – Молодая, красивая, это само собой. Просто… она вроде почти прима, а это такой труд, наверно, понимаешь?
Как ни странно, она понимала.
Целеустремленность, талант, трудолюбие – эти составляющие, помноженные на красоту и молодость, заставляли больше сожалеть о жертве. Возможно, это безнравственно, и нужно одинаково сожалеть о любой смерти, но Айше не могла не признать, что убийство молодой и красивой проститутки или наркоманки не вызвало бы у них таких же эмоций, как убийство яркой, незаурядной личности.
Примы-балерины.
– А точно убийство?
– Точнее некуда. Там и провод на шее, и следы борьбы, и вдобавок ее еще в лестничный пролет столкнули, чтоб уж наверняка. Там, в этом подъезде, лестница такая жуткая… Как они туда детей выпускают, не знаю. Только представь: лестница вокруг лифтовой шахты, а лифта этого самого и нет! Видимо, в последний момент решили не строить, и вся середина пустая. А дом высокий при этом, и пролеты почему-то не под прямыми углами соединяются. Мрак какой-то, сюрреализм, видеть надо. Она этажа с пятого или четвертого упала, но, может быть, он ее задушил раньше, не знаю пока.
– И никто ничего не слышал?! Это же, наверно, шумно было, борьба, падение?
– Футбол, – зная, что жена его поймет, Кемаль не стал вдаваться в объяснения. – В этом поганом доме такая планировка, что гостиные у всех далеко от подъезда. Коридоры длинные, и гостиные как раз в конце, а все у телевизоров. Один жилец на матч опаздывал – он-то на нее и наткнулся. Позвонил, нас вызвал, потом уже узнал, что это соседка.
– Всех опросили? – Кемаль пришел так поздно, что у Айше слипались глаза, но она не могла не дождаться его. Как бы он, спрашивается, сидел сейчас один и пил этот чай?