Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе
Шрифт:
Наконец Тетли сказал, как если бы все это время держал перед собой часы и точно рассчитал момент выступления:
— Ну, пора.
Когда мы тронулись, Мэйпс спросил:
— Рассыпаться?
— Нет, нагрянем сомкнутым строем. Разве только они заприметили нас заранее. Если костер погаснет и начнется стрельба, тогда рассыпайтесь и скачите к костру. Те, кто будет на флангах, следите за тем, чтобы не замешаться в отделение миссис Грир или Уайндера.
Итак, наше отделение выступило, пропахивая широкую полосу в подмерзшей слякоти. Тетли, и Фернли, и Мэйпс ехали в ряд, немного впереди. Ни один не хотел уступить первенства. Мы с молодым Тетли ехали за ними; замыкали строй еще двое
Но, даже подъехав гораздо ближе, мы не увидели ничего, кроме костра, снова начавшего угасать, и слабо освещенной стены хижины да несколько стволов сосен. Я даже заподозрил, что они разожгли костер для отвода глаз, а сами дали тягу или залегли где-то, чтоб перестрелять нас по одному. В голове опять прояснилось, и плеча я почти не чувствовал. Только снег раздражал, хотя теперь он был легким и реденьким. От его мельтешения мне казалось, что у меня что-то неладное с глазами. Мы четверо, ехавшие сзади, все поглядывали по бокам, опасаясь, что наша сторона квадрата недостаточно прикрыта, но трое передних ехали все так же в ряд и вроде бы интересовались только костром и открытым местом, где он разложен, хотя по позам видно было, что начеку они не хуже нашего.
Когда мы стали подниматься на небольшой пригорок, где стояла хижина, все трое отчетливо вырисовывались на фоне костра. Видно было, как Мэйпс сунул руку под мышку и достал спрятанный там револьвер. Карабин Фернли лег поперек седла, и мне послышался щелчок затвора. Тетли по-прежнему спокойно ехал вперед.
Я тоже достал свой револьвер. Когда я шевелил правой рукой, боль сильно отдавалась в раненом плече, и мне совсем не хотелось впопыхах выхватить оружие, а то еще станет дурно, как тогда при спуске. Голова была яснее некуда, раз я мог предусматривать такие мелочи. И все чувства обострены. Даже не оборачиваясь, я мог сказать, что ребята, едущие позади, тоже готовятся. На меня напало возбуждение и непонятная радость. Мне казалось, что, если угонщики попрятались, я мог бы указать деревья, за которыми они скрываются. Только молодой Тетли портил картину. Я рискнул исподтишка посмотреть на него. Костер был так близко, что я ясно видел его лицо. Он сидел, уставившись глазами вперед, совершенно безучастный, и оружия не доставал. Теперь-то я понимаю, он просто для себя решил, зачем вообще здесь находится, но тогда сильно обозлился, что кто-то из нас не проявляет должного усердия; потом мне показалось, он до того струсил, что ничего не соображает, и я на миг пришел в совершенную ярость — так бывает, когда подумаешь, что чужое ротозейство может стоить тебе жизни. Я приблизился и тряхнул его как следует, от этого в плечо мне так кольнуло — дух занялся от боли. Он повернул голову и я увидел, что взгляд у него вовсе не отсутствующий. Он отлично понимал, где находится, только от этого радости было мало.
Мы почти въехали в круг света, отбрасываемого костром, когда Тетли остановил нас. Я твердо настроился на засаду, поэтому то, что я увидел в просвете между Тетли и Мэйпсом, сильно меня удивило: прямо на земле, завернувшись в пестрое одеяло, спал человек. Он лежал головой к костру, подложив под нее седло, лицо в тени, однако, в тот момент, когда мы посмотрели на него, он вытащил из-под одеяла руку и прикрыл ею глаза. На нем была оранжевая рубаха. Попавшая в полосу света рука была темной, как старое седло. Но не рука индейца, во всяком случае, не широкая и не короткопалая, как у уошо и пайютов, которых мне приходилось встречать, а длинная и узкая, с утолщенными суставами. Мы стояли так близко, что я рассмотрел у него на среднем пальце тяжелое серебряное кольцо с крупной овальной бирюзой, навахское. Судя по контуру, человек крупный и грузный.
У огня спали еще двое — один лежал на боку, лицом к костру и спиной ко мне, другой по ту сторону костра, ногами к огню. Мне видны были только их очертания под одинаковыми одеялами, серовато-голубыми с черной полосой по краям, какие были у северян в гражданскую войну.
Очевидно, Тетли пришел к тому же заключению, что и я, — люди эти не из наших мест, сомнений тут быть не может, в остальном разберемся. Он подождал ровно столько, сколько требовалось, чтобы убедиться, что они не прикидываются спящими, выехал на свет и остановил коня прямо у ног человека с кольцом на пальце. Мы поехали следом за ним и выстроились полукругом по другую сторону костра, как он нам жестом указал. Поглядев на спящего, он сказал громко и отрывисто:
— Встать!
Другие двое шевельнулись под своими одеялами, но не проснулись, мужчина с кольцом, однако, очнулся ото сна в ту же секунду; при виде нас он пробормотал что-то себе под нос и резким движением высвободился из-под одеяла, одной рукой нашаривая что-то в его складках.
— Брось! — прикрикнул Фернли. Прижав к боку свой карабин, он держал лежащего человека под прицелом. У того были черные тяжелые волосы и маленькие черные усики. Похож на мексиканца, хотя волосы по-индейски собраны на затылке в пучок и лицо широкое, с высокими плоскими скулами. Мне он все же показался мексиканцем, выдающим себя за навахо.
Он окинул всех нас быстрым, однако, не суетливым, оценивающим взглядом, но не шевельнул рукой, спрятанной за спину.
— Брось, тебе говорят! — Фернли для пущей ясности выставил вперед карабин.
Мексиканец вдруг улыбнулся, будто только сейчас понял, что от него хотят, и выронил на одеяло у себя за спиной длинноствольный никелированный револьвер. Человек бывалый, он, по-видимому, лихорадочно обдумывал, как себя вести.
— А теперь руки вверх, — скомандовал Фернли. Улыбка сошла с лица мексиканца; он посмотрел на Фернли и пожал плечами. — Руки вверх, сволочь ты этакая!
Мексиканец снова пожал плечами:
— Не понимай.
Теперь ухмыльнулся Фернли:
— Нет? Я сказал, руки вверх, — и раза три ткнул карабином в небо. Это мексиканец понял и не спеша поднял руки. — Так-то оно лучше… Хотя по некоторым соображениям я, пожалуй, предпочел бы, чтобы ты не понял, сукин ты сын. — Он говорил тихо, подражая Тетли, только чувствовался в нем недостаток школы. Ему, видимо, нравилось обозвать человека нехорошим словом, которое тому непонятно, не повышая голоса, как будто говорил обычные слова.
— Не понимай, — снова сказал мексиканец.
— Ничего, брат, еще поймешь…
Двое других тоже проснулись. Я держал под прицелом того, что лежал ближе к хижине. Второго взял на себя Мэйпс. Тот, что достался Мэйпсу, так и сидел завернутый в одеяло и никак не мог прийти в себя после сна, тучный такой, широколицый, пожилой человек с длинными седыми нечесаными волосами и длинными седыми висячими усами. Брови у него были такие косматые, что отбрасывали на лоб остроконечные тени. По тому, как он таращил на нас глаза, можно было подумать, что у него не все дома.
Мой поднялся достаточно расторопно, хотя немного запутался в одеяле. Сделал было шаг в нашу сторону, и я обратил внимание, что спал он при оружии, но без сапог.
— Спокойно, друг, — сказал я ему. — Стой на месте и подними руки вверх.
Он не понял и стоял, переводя взгляд с меня на Тетли. Он не выхватил револьвера, даже не потянулся за ним, и лицо у него было испуганное.
— Подними руки, — повторил я. Он поднял с таким видом, что вот-вот заплачет. — И не опускай.
Старик наконец тоже выпутался из одеяла и стоял с поднятыми руками.