Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе
Шрифт:
— У меня. — Я отдал мешочек. Джил взвесил его на руке и провел кончиком языка по нижней губе.
— Думаешь, надо вернуть? — спросил он с сожалением.
— Не все. Большую часть ты выиграл честно. Кроме последнего котла. Это уже не покер был, а черт знает что.
Джил несколько утешился:
— Верно, последний котел… С него все пошло. — Он задержал взгляд на своем мешочке. — Может, отдашь ты? Сколько там было?
— Нет уж, лучше сам отдавай. Так скорее уладится.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— И объяснять ничего не надо — скажи просто, что был вдребезги пьян, — посоветовал я.
Это, по-видимому, показалось ему приемлемым.
— Так сколько там было? — спросил он.
— Считай,
— Только-то? — Он несколько воспрянул духом. Высыпал монеты на ладонь, отсчитал десять долларов, ссыпал остальные обратно, мешочек туго перевязал шнурком и сунул в карман. Карман тем не менее сильно оттопыривался. С десятью долларами в кулаке он направился к черному ходу.
— Ты поскромнее держись, бочком войди, — сказал я.
Он круто остановился и посмотрел на меня.
— Еще чего! — Он, как видно, быстро становился прежним Джилом. Главное, его вывернуло, а вообще-то голова у него на редкость крепкая. — С какой это стати? — спросил он тоном, из которого можно было заключить, что разумные требования он удовлетворить готов.
— Ты ему здорово заехал. И по твоей милости он же в дурацком положении оказался.
— Верно говоришь? — спросил он. И немного погодя: — Уложил его?
— Уложил? Я думал, ты ему шею сломал.
Джил усмехнулся:
— Ладно, постараюсь быть поласковей.
Мы вошли через кухню в заднюю комнату, где можно было пообедать и куда Кэнби теперь поставил бильярдный стол. Но едва мы приблизились к двери в бар, я сразу же понял: что-то произошло. Фернли стоял в противоположном конце комнаты у входной двери, будто еще не совсем в себе, а Мур держал его за руку и что-то ему говорил. Дэвис тоже пытался вставить слово. Как раз когда мы переступили порог, Фернли вырвался от Мура, но остался стоять на месте.
— Сволочи окаянные! — сказал он и затем повторил эти слова еще раз, медленно и раздельно.
В первый момент я решил, что надо попробовать увести Джила через тот же черный ход. Это было бы нелегко. Услышав Фернли, он вытащил свой мешочек и ссыпал туда десять долларов. И выражение, которое постепенно проступало на его лице, было вовсе не обычным воинственно-пьяным, совсем нет…
Но потом я посмотрел на остальных — они столпились у стойки, притихшие и злые, не проявляя к нам никакого интереса. Услышав шаги, некоторые обернулись, но нас словно и не увидели. Вначале все смотрели на Фернли, теперь же все взоры обратились на только что появившегося ковбоя, который возбужденно говорил, а что, я не мог разобрать. Это был совсем еще мальчишка, лет семнадцати-восемнадцати, совершенно запыхавшийся. Его явно распирало от важности, и в то же время он был страшно возбужден: тараторил без умолку, то и дело ударял себя правой рукой по бедру, где низко, словно у заправского стрелка, висел револьвер. Черное сомбреро было сдвинуто на затылок, и полы расстегнутого жилета хлопали по воздуху. Объездчики, слушая его, стали переговариваться; в конце концов голос мальчишки долетел до нас, и мы явственно расслышали его слова:
— Говорят вам, башку ему прострелили! — вскричал он, как будто кто спорил с ним.
Фернли протянул руку, схватил мальчишку за оба борта жилета, дернул к себе и начал что-то говорить ему прямо в лицо. У мальчишки сделался испуганный вид, и он что-то пробормотал в ответ. Фернли подержал его еще с секунду, затем отпустил, а сам повернулся, протиснулся к входной двери и вышел на улицу.
Кое-кто последовал за ним, но большинство продолжало толпиться вокруг мальчишки, обсуждая что-то, но уже спокойнее.
— Пошли, — сказал я Джилу. — Он не про нас.
— Его счастье. — Джил неохотно последовал за мной.
— Это тот самый парень, который так гнал коня.
Все постепенно выбирались на улицу и собирались толпой там. Один только Смит пытался пробиться в бар, чтобы добраться до забытых на стойке недопитых стаканов. А забыто было немало — семь, восемь по меньшей мере. Кэнби тоже видел Смита и тоже ничего не сказал ему, а пошел за всеми и встал в дверях. Заваривалось что-то нехорошее.
— Что это они затеяли? — спросил я Кэнби, пытаясь через его плечо увидеть, что делается на улице. Кэнби не повернул головы.
— Линчевать, насколько я понимаю, собрались, — сказал он довольно-таки равнодушным голосом.
— Тех самых угонщиков?
— Возможно, — ответил он и как-то странно поглядел на меня. — Они еще сами не знают кого. Но кто-то побывал на пастбищах Дрю и убил Кинкэйда, к тому ж кажется, еще и скот угнали…
— Убили Кинкэйда? — повторил я, быстро взвешивая его слова. Кинкэйд был приятелем Фернли. Они смолоду работали в паре, изъездили все горы от Пэнхэндла до Джексоновского перевала. Кинкэйд был ирландец, маленький, темноволосый, любил одиночество, в компании обычно помалкивал, на вопросы же отвечал коротко и так тихо, что услышать можно было только с близкого расстояния. На вид всегда грустноватый. Обладая неплохим голосом, он редко пел, если кто-то мог его услышать. Самый заурядный ковбой, без особых талантов, ничем не прославившийся, а все же было в нем что-то располагавшее к нему, — и не слова его, не поступки, а что-то доброе и настоящее, навечно заключенное в нем, как, скажем, сердце или скелет, неизменное, от чего он и казался постоянной и неотъемлемой частью нашего мирка. Его присутствие не замечалось, но отсутствие вы ощущали сразу же. Поверить, что Кинкэйд умер, было так же трудно, как, например, в то, что гора сдвинулась со своего места, оставив черную пустоту. В погоню за убийцей Кинкэйда поедут все, поедут хоть на край света. И тут я вспомнил, как прошелся Кэнби насчет нас с Джилом.
— Когда? — спросил Джил.
Теперь Кэнби посмотрел и на него.
— Никто не знает, — ответил он. — Скорее всего около полудня. Его нашли много позже. — И снова посмотрел на меня.
Мне хотелось разделять общее настроение, но когда окружающие тебе не верят, начинаешь испытывать — неизвестно по какой причине — мучительные угрызения совести. И, когда Джил, который хотел было сказать что-то, промолчал, заметив, что Кэнби оглянулся на него, я понял, что и он поддался тому же чувству. Однако, стоять вот так за спиной Кэнби мы позволить себе тоже не могли. Я протиснулся мимо него и вышел на мостки. Джил — следом за мной.
Фернли стал усаживаться на лошадь. Движения его были неторопливы и точны, как у человека, твердо решившегося на что-то. Один из ковбоев заорал, будто Фернли находился в полумиле:
— Эй, Джеф, погоди, сейчас мы сколотим уполномоченный отряд!
— Я сам с мерзавцами разделаюсь, — сказал Фернли и завернул лошадь.
Мур изрек:
— Совсем с ума спятил, — и поспешил на улицу. Но его опередил Дэвис. Мелкими шаркающими шажками он подбежал к Фернли и схватил лошадь за уздечку. Остановленная лошадь вильнула задом, уклоняясь от Дэвиса, и махнула хвостом. Фернли так на него зыркнул, что я подумал — вот сейчас хлестнет Дэвиса плеткой прямо по лицу. Нет, обошлось. Дэвис — старик, маленький, узкоплечий и очень сутулый, почти горбун; волосы у него были совсем белые и шелковистые. Поднятое к Фернли лицо со впалыми щеками и высокими скулами было бледно от постоянного пребывания в помещении, морщины перерезали лоб, и две глубокие борозды залегли по обе стороны длинного тонкого рта. Проступавшие на впалых висках жилки придавали им голубоватый оттенок. С Дэвиса можно было бы писать старого скрягу, если бы не глаза — странно молодые, яркие и пронзительно голубые, обычно — правда, не сейчас — насмешливые. Фернли взглянул в эти глаза и сдержался.