Призраки графской усадьбы
Шрифт:
Ребята переглянулись. Все правильно. Они возьмут лодку – то есть уже взяли, – обогнут город и окажутся с той стороны кладбища. И укроются в нем до спокойных времен.
– Чего будем делать? – спросил Миха, когда Оля ушла. – Скажем ментам? Про наши версии, я имею в виду.
– Посмеются – и все, – махнул рукой Колька. – Мы и так уже с сундучком опозорились – все сокровища прямо в руки им вложили. Мне гордость не позволяет. Костик прав – сами упустили, сами догоним и вернем.
– Если промолчим, –
– Это еще почему? – Миха искренне выкатил глаза.
– Получится, что мы занимаемся укрывательством преступников.
– Так мы же не знаем, где они. Только догадываемся. Однозначно.
– Как хотите, – решился Костик, – а я им все-таки скажу.
– И правильно, – поддержал его Вовчик, влезая в штаны. – Пошли сдаваться.
Следователь, который допрашивал ребят, был молод и важен.
Костик, как и все остальные, ответил на его вопросы, подписал протокол, а потом сказал:
– Мне кажется, что бандиты могут скрываться рядом, на кладбище. В каком-нибудь заброшенном склепе.
Следователь посмотрел на него, усмехнулся и ответил:
– А мне так не кажется. – Он уложил листки протокола в папку, поднялся. – Мне кажется совсем другое: каждый должен заниматься своим делом, в меру своей профессиональной компетенции. Спасибо, до свидания.
Когда Костик вышел из кабинета директора, по его горящим ушам ребята сразу поняли, каков был результат разговора.
– Съел? – спросил Миха.
– Съел, – согласился Костик. – Теперь мы просто обязаны утереть ему нос. В меру его профессиональной компетенции.
– Повторил бы, – ехидно попросил Миха. – Я запишу, красивые слова. Однозначно.
Глава XIII
В старом склепе
Владик, едва они спустились в склеп и закрыли за собой решетчатую дверцу, зажег свечу и стал лихорадочно рыться в сундучке. Черновцов расстелил на каменном постаменте, где когда-то стоял саркофаг, газету и «накрыл на стол»: поставил бутылки с вином, нарезал колбасу, хлеб, располовинил золотистую луковицу.
Буян, облизнувшись, подобрался поближе, Черновцов отпихнул его ногой.
Владик перебирал бумаги, шевелил губами, причмокивал. Мечтал, как продаст их на международном аукционе. Небось, кучу баксов отвалят – на всю жизнь хватит!
– Прошу к столу, – позвал его Черновцов.
Владик оторвался от сокровищ, взглянул на него. Снова порылся в сундучке, выбрал золотую цепочку потоньше и протянул ее Черновцову:
– Ты теперь богач. Только сразу не продавай ее. Наследишь.
Черновцов взял цепочку, подержал на ладони и равнодушно сунул в карман:
– Ладно, шеф, я ее на память оставлю. О лучших днях моей жизни, проведенных под твоим руководством.
Будь Владик поумнее, он уловил бы в этих словах иронию и насторожился бы. Но он еще больше загордился. И, подсев к «столу», принял из рук Черновцова стакан с вином.
– Мой поднимай эта тостер…
– Чего? – прищурился Черновцов. – Говори по-человечески, француз липовый.
– За удачу, старик, – поправился Владик.
– Дай бог, не последняя, – кивнул Черновцов с усмешкой.
Колька, Костик и Миха пошли на разведку на кладбище.
Миха всю дорогу ворчал: ему не нравилась эта экспедиция. Он вообще любил побояться. Как малое дитя: бабушка, расскажи мне страшную сказку, а то я никак не усну. Михе так интереснее жить, что ли?
– А ты вспомни, – сказал Колька, которому уже надоело это нытье, – как мы искали подземный ход в церковь. В склеп лазили.
– Сравнил! – Миха даже остановился. – Там кладбище свое, покойники не чужие, у кого бабка там лежит, у кого – дед. Свои люди, не обидят. А здесь?
Костик засмеялся.
– Думаешь, сердиться станут?
– Кто их знает, – философски протянул Миха. – Они ведь тут все древние, с прошлых веков.
Эти слова напомнили Костику о том, что здесь может быть могила Оболенского. Ребята как раз входили в кладбищенские ворота, от которых осталось только два кирпичных, исписанных хулиганскими словами столба. Сразу за воротами, в полуразрушенной церковке, находилась контора.
– Заглянем как-нибудь? – предложил Костик. – У них ведь сохранились старые книги по учету…
– Покойников? – догадался Миха.
– Ну! На последней записке Оболенского есть дата, я сейчас ее не помню, потом у себя найду. Посмотрим по книгам близкие числа, может, что-нибудь обнаружим.
– Это потом, – сказал Колька. – Сейчас нам не Оболенский нужен, а его сундучок.
Они пошли центральной аллеей, по бокам которой за поваленными, скрюченными оградами стояли, лежали, кособочились памятники, все побитые временем и дурными людьми. И чего только они не изображали: голубки, амурчики, рыцари, вазы печали, полные слез, скорбящие женщины. Была даже Смерть с косой. На эту фигуру Миха с особой опаской взглянул. Но тут же переключился:
– Стоп, ребята, я теперь первый пойду. – И он стал всматриваться в следы на дорожке.
Накануне прошел дождь. Старые следы смыл, а для новых создал условия.
Миха шел медленно, вглядывался, даже, казалось, принюхивался – со стороны был похож на сеттера, который суетливо ищет след дичи.
– Вот, – вымолвил «сеттер», – вот они, – и показал на следы собачьих лап.
– Тут таких тыщи, – отмахнулся Колька.
– Не тыщи, а один. Здоровая такая псина. Кавказец, однозначно, – лапа волчья.