Призраки грядущего
Шрифт:
— Теперь здесь все по-другому. Все чужое.
— Все на свете меняется, кроме гор да неба.
— Но ведь всего несколько месяцев прошло — а кажется, будто Равенны никогда и не существовало.
— Не могут же они горевать вечно, Киалл. В деревне всегда работы полно: сеять, убирать, скотину кормить и обихаживать. Равенна им — как прошлогодний снег. Да и все мы, парень, прошлогодний снег.
— Нет! Так быть не должно.
— Должно не должно, а по-другому не бывает. — Бельцер сунул Киаллу пустой кувшин. — Что ты тут видишь?
— Что ж я могу видеть, когда ты все вылакал?
— Вот-вот.
— Мы не о вине говорим, а о людях. О Равенне.
— Какая разница? Погоревали твои земляки и стали жить дальше.
На рассвете Окас ушел в холмы искать духовный след, а Киалл стал разыскивать сестру Равенны и нашел ее в доме Джарела. Она встретила его с улыбкой и пригласила войти.
Джарел сидел у окна, глядя на горы. Карин налила
Киаллу разбавленного вина.
— Рада повидать тебя снова, — сказала она. Она была так похожа на Равенну, что у Киалла сжалось сердце — те же большие глаза, те же темные, будто маслом смазанные волосы.
— Я тоже рад. Как поживаешь?
— Осенью собираюсь родить Джарелу ребенка.
— Поздравляю.
Джарел отвернулся от окна. Это был молодой человек крепкого сложения, с черными курчавыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами.
— Зачем ты взялся за это дело? — спросил он. — К чему тревожить мертвых?
— Она жива, — ответил Киалл.
— Все равно что мертва, — отрезал Джарел. — На ней теперь клеймо, и здесь ей больше нет места.
— Я думаю иначе.
— Ты всегда был мечтателем. Она так всегда и называла тебя, Киалл, и смеялась над твоими глупыми выдумками. Так вот: не приводи ее обратно, здесь она никому не нужна.
Киалл дрожащими руками поставил кубок на стол и встал.
— Вот что я скажу тебе, Джарел. Когда она вернется обратно, помни: если она услышит от тебя хоть одно худое слово, я тебя убью!
— Ты? — фыркнул Джарел. — Что ж, мечтать никому не возбраняется.
Он с ухмылкой встал с места и подбоченился. Он был на голову выше Киалла и гораздо тяжелее. Киалл двинул его кулаком в лицо, заставив отшатнуться назад. Из разбитой губы брызнула кровь. Джарел разинул рот, но тут же озлился и ринулся вперед — однако длинный нож в руке Киалла остановил его.
Киалл, видя его испуг, улыбнулся.
— Запомни мои слова, Джарел. Хорошенько запомни.
— Ладно, запомню — но и ты запомни: никто здесь не хочет, чтобы женщины вернулись. Что ж ты, им новую деревню выстроишь? Двое из тех, у кого забрали жен, уже успели жениться снова. Еще двадцать семей уехало неизвестно куда. Куда же ты денешь пленниц? Некуда им возвращаться, и никому они не нужны.
— Они нужны мне. Еще как нужны. — Киалл обернулся к Карин: — Спасибо за угощение. — Она не ответила. Он убрал нож и вышел.
8
Окас сидел, скрестив ноги, под развесистым вязом, сосредоточившись на деревне внизу. Дома расплывались перед глазами, как туман под солнцем. Время перестало существовать. Он видел заполнившие землю ледяные горы. Потом, по истечении многих веков, горы стали медленно таять, и проросла высокая трава. Огромные неуклюжие
С запада пришли первые люди, одетые в шкуры, с оружием из кости и камня. Они стали лагерем у ручья, убили большого лося и двинулись дальше.
За ними последовали другие, и однажды ясным днем в холмы пришли молодые мужчина и женщина. Мужчина обвел горы рукой и поставил здесь дом с длинной покатой крышей. Трубу заменяли две дыры на гребне — когда выпадал снег, оттуда шел дым. Рядом стали строиться другие пришельцы, а молодой человек, ставший у них главным, постарел.
Потом в долину вторглось дикое племя и перебило всех жителей. Захватчики ненадолго заняли опустевшие дома, но, как все кочевники, не стали задерживаться. Дома сгнили, земля поглотила их, и трава проросла сквозь их основания.
Окас с бесконечным терпением следил за ходом веков, судя о времени по движению звезд. Наконец он увидел дома, какие строят теперь, и направил свой дух к деревне. Он подумал о Киалле, и его потянуло к домику на западной стороне. Окас увидел рождение мальчика, гордую улыбку на лице усталой матери, счастье в глазах отца, бережно принявшего сына на руки.
Время бежало мимо Окаса. Мать умерла от лихорадки, когда мальчик только начал ходить. Отец поранился, получил заражение крови и тоже умер. Мальчика вырастили чужие, и он встретил темноволосую девочку по имени Равенна.
Наконец настал день набега, и в деревню ворвались надрены, размахивая мечами и копьями.
Окас отвел взгляд от сцены побоища и подождал, пока надрены не вернулись с пленницами в холмы, где стояли наготове повозки с цепями и веревками.
Он шел за ними сто миль до огороженного частоколом селения — потом видение померкло.
Окас открыл глаза и потянулся, подавив стон от боли в застывших суставах. Ветер холодил кожу.
Окас смертельно устал. Но ему нужно было совершить еще одно странствие. Зов был силен — Окас уступил ему, дух снова вышел из тела и полетел через степь. Горы с этой высоты, окутанные снегом и облаками, были прекрасны. Окас снизился над самой высокой из них и сквозь камень проник глубоко во тьму. Он оказался в пещере, где на стенах мерцали факелы и у маленького костра сидел старик. На морщинистой шее висело ожерелье из львиных зубов, жидкая седая борода казалась неосязаемой словно дым. Он открыл глаза, посмотрел на Окаса, и Окас увидел в этих темных глазах такую боль и печаль, что едва не заплакал.
— Здравствуй, брат, — сказал Аста-хан. Судорога свела его лицо, и он вскрикнул.
— Чем я могу тебе помочь? — спросил Окас. — Что с тобой творится?
— Они убивают моих детей. Тут ты ничем не поможешь. Скоро они пошлют сюда свое воинство, и вот тогда мне понадобится помощь. Слетятся демоны, а у меня не хватит сил, чтобы отправить их назад в преисподнюю. Но с тобой мы сможем осилить их.
— Тогда я приду, брат, и приведу помощь.
— Призраков Грядущего?
— Да.
— Думаешь, они придут, если ты попросишь?