Призраки грядущего
Шрифт:
Танаки прижала руки к животу. Она не сомневалась, что сама способна зачать. Возможно, однажды, когда Джунгир отчается, он вернет ей свою милость и выдаст за одного из своих военачальников. Перед глазами у нее возникло лицо Цудая, и она содрогнулась. Нет, только не он! Ни за что на свете. Его прикосновения — словно кожа ящерицы, а от его могильно-темных глаз пробирает дрожь. Нет, только не Цудай.
Она изгнала его из своих мыслей, вспоминая, как Джунгир смотрел на нее с высоты своего трона. «Пока я не трону тебя, сучка, но знай: настанет день твоего унижения. Не забывай об этом,
И Танаки оставили жизнь, но сослали сюда в унылую южную пустыню. Здесь было мало развлечений — только хмель да молодые любовники, сменявшиеся в ее постели. И даже это скоро надоело ей. Со скуки она занялась работорговлей, где перенасыщенность рынков сбивала цену. Вдобавок не существовало такого места, где рабы продавались бы постоянно, по твердым расценкам. Меньше чем за четыре месяца Танаки создала свой рынок, а через год уже руководила всеми набегами на земли готиров. Цены поднялись, и налаженная по-новому торговля стала приносить огромный доход. Золото мало что значило для Танаки, проведшей свое детство среди сокровищ, отнятых у покоренных народов, — но торговля давала пищу ее острому уму и отвлекала от мыслей о мстительном Джунгире.
Она знала, что когда-нибудь Джунгир почувствует себя достаточно сильным, чтобы убить ее, несмотря на все возражения своих приближенных. Как ни странно, она не питала к нему ненависти за это. Нетрудно понять, что им движет. Он долго пытался завоевать отцовскую любовь и, не добившись этого, возненавидел ту, кого отец любил.
Танаки отодвинула бархатную штору и посмотрела в узкое окно.
— Он ничего не оставил тебе, Джунгир, — прошептала она. — Он завоевал полмира, объединил племена, основал империю. Что же осталось на твою долю?
Бедный Джунгир. Бедный бесплодный Джунгир!
Ее мысли обратились к юноше, Киаллу. У него серые ласковые глаза, но в них порой проглядывает сталь. И таится страсть — буйная, неудержимая, ждущая своего часа.
— Приятно было бы проглотить твою невинность, — улыбнулась она, и ее лицо смягчилось. — А впрочем, нет, — с грустью созналась Танаки.
— Принцесса! Принцесса! — завопил Челлин, вбегая к ней. — Надирские воины!
— Ну так что же? Мало ли здесь надирских воинов?
— Но то ханские Волки, принцесса! А командует ими Цудай.
У Танаки пересохло во рту.
— Ворота закрыты?
— Да, госпожа. Но их триста человек, а у нас и полусотни не наберется. Да и те, что есть, разбегутся при случае.
Танаки открыла темный дубовый сундук и достала пояс с двумя короткими мечами.
— Мы не можем сражаться с ними, госпожа. Зачем они здесь?
Она молча пожала плечами. Итак, день настал. Не видать ей больше голубого неба и орла, парящего в воздушном потоке над горами. Не будут мужчины больше обладать ею, отдавая ей при этом свою душу. В ней вспыхнул гнев. Она прошла мимо Челлина и поднялась на стену, чтобы видеть прибытие ханских Волков. Челлин сказал правду: их было больше трехсот, в остроконечных серебряных шлемах, отороченных волчьим мехом, в серебряных, окаймленных золотом панцирях. Они ехали в кажущемся беспорядке, но по приказу могли мигом построиться в боевой клин или разбиться на три части. Их дисциплина
А в середине ехал Цудай, несравненный воин и непобедимый полководец.
Вокруг Танаки собрались люди.
— Что делать? — спрашивал один.
— Что им здесь надо? — недоумевал другой.
— Они приехали убить меня, — сказала Танаки, дивясь тому, как спокойно звучит ее голос.
— А нас они тоже убьют? — спросил какой-то воин.
— Закрой свою поганую пасть! — взревел Челлин. Танаки вскинула руки, призывая к молчанию.
— Садитесь на коней и уезжайте через железные ворота. И поскорее! Они убьют всякого, кто окажется здесь.
Многие воины устремились вниз, но Челлин остался на месте.
— Я не отдам им тебя, покуда жив.
Она с улыбкой взяла в ладони заросшие бородой щеки старого вояки.
— Ты их не остановишь. И мне будет приятнее, если ты останешься жив, Челлин. Иди!
Он постоял еще, потом выругался и побежал к своей лошади.
Надиры приближались, и Танаки уже ясно видела лицо их командира. Цудай улыбался. Он поднял руки, и всадники выстроились в боевом порядке по обе стороны от него.
— Чего тебе здесь надо? — крикнула Танаки.
— Тебя, шлюха! — ответил Цудай. — Мы доставим тебя в Ульрикан на суд.
Гнев Танаки возрос, но она подавила его.
— Как смеешь ты назвать шлюхой дочь великого хана, ты, вскормленный паршивой козой?
— У меня тут триста воинов, принцесса, — ухмыльнулся Цудай. — Каждый из них попользуется тобой отсюда до Ульрикана, а ехать туда шестьдесят дней. Мой простой ум подсказывает мне, что пятеро мужчин ежедневно будут наслаждаться прелестями, которые ты столь щедро дарила иноземцам и всякому отребью, окружавшему тебя. Подумай только, принцесса, — триста человек!
— Зачем ты говоришь мне об этом, сукин ты сын?
— Быть может, ты не захочешь подвергнуться такому унижению. Наследница великого хана, конечно, предпочтет лишить себя жизни?
Несмотря на страх, Танаки заставила себя засмеяться.
— Моему возлюбленному брату того и надо, не так ли? Нет, Цудай. Иди и возьми меня. Я это переживу. Но когда воеводы узнают, что ты сделал со мной, с тебя сдерут твою гнусную шкуру.
— Как пожелаешь, принцесса, — развел руками Цудай, — но не ожидай слишком многого от других ханов. У Джунгира вскоре родится наследник — по всем приметам это мальчик.
— Ты лжешь! Джунгир бесплоден.
— Я никогда не лгу, Танаки, и ты это знаешь. Одна из ханских жен забеременела.
— Значит, у нее был любовник! — выпалила Танаки, но сердце у нее упало. Жен и наложниц хана держат в огражденном стеной дворце, под охраной евнухов. Никакой мужчина туда не проберется. А если подобное чудо и произойдет, другие наложницы мигом донесут об этом хану.
— Выйдешь ты к нам, или нам прийти за тобой? — прокричал Цудай.
— Входите! Будьте как дома!