Призраки(Русская фантастическая проза второй половины XIX века)
Шрифт:
Как пожилой человекоподобник, как «набольший» в доме, домовик капризен, даже привередлив, и не мирится с тем, что идет против его воли, вкусов и привычек. Так, он не выносит присутствия в доме зеркал, масок, скоморошных сборищ; не любит, когда у порога лежит какой-нибудь предмет, а тем более — живое существо, что мешает его переходам из хаты в сени и обратно. Тогда он начинает проказничать и тем предостерегает жильцов от своего дальнейшего гнева: ночью сваливает всю посуду в лохань, перемещает стряпные и утварные предметы, поставив, например, кочергу и ухваты в кут, скамьи и табуреты — в порожний угол, или же все это сваливает грудою под лавку, под нары, в подпечье, причем оставляет нетронутыми иконы, хлеб и соль на столе. Нечто подобное делает домовик и во время своих подшучиваний и заигрываний с жильцами, выражая тем свое расположение: толкает, даще щиплет спящих, отчего у них бывает немало
Хотя человек привык считать домового духом-нечистиком, правда, не имеющим принадлежностей нечистика — рогов, когтей, крыльев, — однако он способен принимать образы одушевленных предметов, но только мужских, причем тут не бывает смешанного сочетания отдельных частей (собачья голова, козье туловище, куриные ноги). Чаще всего домовик принимает человеческий вид; тогда он — плотный, среднего роста мужчина, с полу с едою, лопатистою бородою, с красивым, добродушным лицом, голубыми открытыми глазами; волосы на голове врассыпную, частью спускающиеся на лоб; за исключением пространства вокруг глаз и носа, все тело его, даже ладони и подошвы, покрыты, точно пушком, мягкою шерстью; вполне человеческие ногти его несколько длинны и как-то особенно холодны, что ощущается, когда домовой гладит, и что не сочетается с ласкающим ощущением бархатистой ладони его. Иногда же он — глубокий старик, в рост пятилетнего ребенка, с морщинистым лицом, белою как снег бородою, седо-желтыми волосами на голове, с фосфорическим блеском глаз, от которых идут в стороны световые полосы. В том и другом возрасте домовик есть первостатейный щеголь.
Обычным местопребыванием домового считается запечный угол, откуда он заходит в подполье (под нары), в подпечье, где коротает досуг с мышами и курами; излюбленным же местом его в запечном углу служит именно линия соединения запечных стен, всегда приходящихся против кута, откуда он надзирает за семьею во время полного сбора ее при еде, семейной раде, приеме гостей, для чего он высовывается над поверхностью печи по грудь. Вне этой надобности домовой спускается на самый низ запечного угла, где обыкновенно дремлет.
Кроме мест в хате, домовой ютится в сенях, на чердаке и в клети, когда в сих местах летнею порою больше пребывает и семья. Тут он приседает на жердочку, на полог, на молочную «скрыню», на жерновный постав или же на вколоченный в стену деревянный крюк. Где ни поместился бы домовой, он будет сидеть в неподвижном забытьи, из которого, как человекоподобника, не выводят ни пенье петухов, ни молитвенные возгласы людей, ни метанье предметов с места на место, ни даже обращение к нему. И только тогда он уклонится слегка в сторону, когда метаемый предмет особенно грязен, как, например, снятые с ног лапти, онучи или грязный голик, укрываемый на время от людского взора.
Есть исключительные положения дома и семьи, когда домовик часто и подолгу удерживает принятый человеческий вид. Тогда, применительно ко времени года и погоде, он носит то теплую, то легкую одежду, по праздникам сменяет будничную одежду. Но и летом и зимою он ходит босиком, без шапки; эту последнюю домовой одевает только перед смертью хозяина, когда временно приседает на его место, за его работу. Призывавший домового раньше теперь видит его вторично совершенно таким, каким видел и в первый раз. Остается ли в доме достойный заместитель умирающего хозяина, или нет, домовой не выразит скорби, не перестанет благодетельствовать до тех пор, пока к нему будут сохраняться начатые отношения; но если в управление домом вступила женщина и оно затягивается, домовой ослабляет свою благодетельную деятельность, а нередко и совершенно прекращает ее, оставаясь лишь свидетелем упадка благополучия дома.
Сношение с домовым не считается преступным в той мере, как сношение с другими нечистиками, и получаемое при содействии его добро не идет прахом. Однако же это сношение оттеняет человека: он становится задумчивым, молчаливым или говорит кратко, больше рифмою, — тем бестолковее, чем глубже сношение, — уединяется и кончает или сумасшествием, или самоубийством.
Домовой «от чертей отстал — и к людям не пристал» (или наоборот: от людей отстал — и к чертям не пристал): он живет по старине незапамятной, мыслит и смотрит на все так, как это было в момент превращения; то же наследуют и его сыновья. Посему домовой не уживается с новшествами, а ютится и благодетельствует там, где живут проще, по старине.
Сколько времени живут
Многие не отделяют домового от хлевника, считая, что в доме и в хлеву действует один и тот же домовой, смотря по воле и обстоятельствам то временно перемещающийся туда и сюда, то исключительно отдавший себя на служение в доме или в хлеву. Это несправедливо: в то время, когда в доме благополучно рождаются, подвоспитываются и брачатся дети, исправно идут работы, следует приток добра за добром, почет за почетом — плохо разводится скот, болеет, падает, нет в нем ни силы, ни тука. Это значит, что домовой покровительствует, а хлевника или вовсе нет, или он действует во вред хозяйству, будучи доведен до сего хозяйскою выходкою, личным неудовлетворенным капризом. Так двоиться в деятельности не в состоянии один и тот же близкий к человеку человекоподобник, который только и может быть или покровителем дома, или его ненавистником.
Правда, домовой и хлевник весьма похожи друг на друга характером, странностями, привычками, оба стараются благодетельствовать данному хозяйству; но в проявлении благотворной деятельности того и другого сейчас видна рознь этих человекоподобников, сошедшихся так близко, но, кстати, даже не знающих друг друга: домовой не пойдет в хлев, хлевник — в дом; каждому в своей области достаточно работы. Главным образом хлевник ведается с хозяйскими лошадьми (коневник) и коровами, весьма редко — с овцами и никогда — с козами и свиньями, едва перенося их присутствие в хлеву. Летом и зимою хлевник безвыходно остается в хлеву, занимая здесь или задний хлевной угол, или взбирается на балку, на куриную нашесть, откуда надзирает за скотом, каждый раз подходя к хлевному порогу при отправлении скота в поле и при возвращении его в хлев. Впрочем, наиболее любимое животное хлевник сопровождает иногда до самого места его отлучки, даже остается при нем чуть не до возврата животного домой. Когда же во время навозной толоки или повреждения хлева скот загоняется в другое хозяйственное строение, в полевую загорожу и ночует там, хлевник следует за скотом и занимает свои обычные места — угол, балку или жердочку.
Полюбил хлевник хозяев, пришелся ему по нраву подбор масти животных — он холит и чистит каждую скотину, а лошадям даже заплетает гривы и хвосты, носит любимчикам воду домашними ведрами, тайком подхваченными из сеней и из-под навеса, утучняет корм, не допускает до обиды одних животных другими и прочее. В противном случае он войлочит, даже выщипывает шерсть, гривы и хвосты скручивает в колтуны, тревожит ночью, галопируя на животном по хлеву до упадка сил животного. Больше всего достается нелюбимой лошади: на ней хлевник выезжает на двор, в гумно, делает несколько концов по деревне, проскачет верст пяток по дороге или по полю и за одну только ночь уходит ее так, что лошадь спадет с тела. Кроме того, он отталкивает животное от корма и пойла или переносит их к любимчику, который таким образом откармливается на счет нелюбимого. Это последнее тощает, изводится, самки сбрасывают, новорожденные бывают с искривлениями, органическими пороками.
Во всех таких сношениях с животными хлевник остается невидимым и только изредка объявляется в виде съежившегося, морщинистого захудальца: кажется, будто остов мальчика помещен в кожу взрослого человека. Хотя этот человекоподобник и может действовать впотьмах, однако он обходит скот, делает распорядки при свече, дающей синий цвет пламени, которую зажигает по-старинному — кресивом и трутом.
Хлевник разборчив во вкусах: иной не любит вороных, иной серых, иной двоежильных лошадей; все же они терпеть не могут пегих (стрыкатых, лапленых): на последних он обыкновенно въезжает в хлев, если только доселе не было его там, и — портит весь скот. Кое-как сживаясь с пребыванием козы, хлевник не терпит козла (самца), и если желательно вывести хлевника, так стоит поместить совместно со скотом козла, привесив здесь же (в конюшне) убитую сороку. Хлевник решительно не выносит последней: когда она часто садится на хлев и щебечет, выдавая тем пребывание хлевника, то последний впадает в исступление и начинает вредить любимейшим животным, а наконец и совсем уходит из хлева. В тех единичных случаях, когда хлевник потревожил скот ночью, в шутку или по внезапному гневу, его можно остановить пристыжением: войдя тайком в хлев со скрытою, но незажженною громничною свечою, при первом шорохе поднять свечу и укоризненно сказать, что «я вижу проделки и нахожу их неприличными».