Призраки
Шрифт:
Это так тяжело.
Лучше этого не видеть.
И все же на каждом занятии по йоге, на всех заседаниях родительского комитета, всякий раз, когда она видит подростка, ей хочется плакать.
И ангел решает: она должна что-то сделать. И она возвращается, чуть притушив яркость своей лучезарной улыбки. Она говорит ему:
— Я все понимаю.
Она украдкой проносит ему пиццу. Новую видеоигру. Она говорит:
— Загадай желание, и я сделаю, чтобы оно исполнилось.
Этот ангел, она вывозит его в инвалидной коляске через пожарный выход, и они едут в парк покататься на русских горках. Или гуляют
Он никогда не раскуривался, и поэтому ангел ворует траву из тайника своего ребенка и учит мистера Уиттиера курить бонг — специальный кальян для дури. Они разговаривают. Едят картофельные чипсы.
Ангел, она говорит, что ее муж весь ушел в карьеру. Дети растут, отдаляются от нее. Каждый — сам по себе. Семья разваливается на части.
Мистер У. говорит, что его предки не выдержали и сломались. Им надо заботиться о других детях: у них еще четверо, кроме него. Если бы они не отдали его под опеку суда, они бы никогда не сумели устроить его в больницу. Они еще ходят его навещать, но все реже и реже, а скоро и вовсе не будут ходить.
И когда он заканчивает свой рассказ, под звуки тихой гитарной баллады, он начинает плакать.
Больше всего на свете ему бы хотелось кого-нибудь полюбить. То есть заняться любовью, по-настоящему. Ему так не хочется умирать девственником.
Вот тогда он и скажет сквозь слезы, льющиеся из красных с укурки глаз:
— Пожалуйста…
Этот морщинистый старый ребенок шмыгнет носом и скажет:
— Пожалуйста, не называйте меня мистером. Он скажет ангелу, которая гладит его по лысой голове в темных старческих пятнах:
— Меня зовут Брендон. Он подождет. И она это скажет:
— Брендон.
И, конечно же, после этого они трахнутся.
Она — нежная и терпеливая. Мадонна и шлюха. Ее длинные, стройные ноги, подтянутые на йоге, раскинутся для этого голого, сморщенного гоблина.
Она — алтарь и жертва.
Красивая, как никогда: рядом с его старым телом в пятнах и выступающих венах. Никогда прежде она не чувствовала в себе столько силы, как в эти мгновения, когда он дрожал над ней и пускал слюну.
И черт побери — как дорвавшийся девственник, он возьмет все по полной программе. Он начнет в миссионерской позе, а потом отведет ее ногу высоко вверх. Сперва — одну, а потом — обе. Держа ее за лодыжки, так что его задыхающееся лицо окажется между ее коленями.
Хорошо, что она занимается йогой.
С мощной эрекцией, как от виагры, он наяривал ее сзади, поставив раком, и прервался лишь на секунду, чтобы заправить ей в задний проход, и продолжил долбиться, пока она не сказала ему: так не надо. У нее все болело, она была в полном отрубе, и когда он согнул ей ноги, заводя их ей за голову, ее лицо вновь озарилось лучезарной, фальшивой ангельской улыбкой.
После этого он кончил. Ей в глаза. Ей на волосы. Попросил сигарету, которой у нее не было. Поднял с пола бонг, валявшийся у кровати, раскурил очередную порцию и не предложил ей затянуться.
— Пожалуйста…
Этот морщинистый старый ребенок шмыгнет носом и скажет:
— Пожалуйста, не называйте меня мистером. Он скажет ангелу, которая гладит его по лысой голове в темных старческих пятнах:
— Меня зовут Брендон. Он подождет. И она это скажет:
— Брендон.
И, конечно же, после этого они трахнутся.
Она — нежная и терпеливая. Мадонна и шлюха. Ее длинные, стройные ноги, подтянутые на йоге, раскинутся для этого голого, сморщенного гоблина.
Она — алтарь и жертва.
Красивая, как никогда: рядом с его старым телом в пятнах и выступающих венах. Никогда прежде она не чувствовала в себе столько силы, как в эти мгновения, когда он дрожал над ней и пускал слюну.
И черт побери — как дорвавшийся девственник, он возьмет все по полной программе. Он начнет в миссионерской позе, а потом отведет ее ногу высоко вверх. Сперва — одну, а потом — обе. Держа ее за лодыжки, так что его задыхающееся лицо окажется между ее коленями.
Ангел, она оделась и спрятала под пальто бонг, тайком позаимствованный у своего же чада. Повязала на голову шарф, чтобы прикрыть липкие волосы, и собралась уходить.
У нее за спиной, когда она открывала дверь, мистер Уиттиер сказал:
— Знаешь, мне никогда не делали минет… Когда она выходила из его палаты, он смеялся. Смеялся. Потом, по дороге домой, у нее зазвонит мобильный. Это будет Уиттиер с предложениями садо-мазо, минета, тяжелых наркотиков. И когда она скажет ему:
—Я не могу… Он скажет:
— Брендон. Меня зовут Брендон. Брендон, скажет она. Больше мы не увидимся, никогда. Вот тогда он и скажет ей, что соврал. Про свой возраст. Она спросит по телефону:
— У тебя не прогерия?
И Брендон Уиттиер ответит:
— Мне еще нет восемнадцати.
Ему еще нет восемнадцати. И у него есть подтверждение: свидетельство о рождении. Ему тринадцать. Так что она только что совратила малолетнего.
Но, за энную сумму наличными, он не заявит в полицию. Десять штук баксов, и она избавит себя от проблем. Скандальное судебное разбирательство. Некрасивые заголовки на первых полосах газет. Вся ее жизнь из добрых дел и добровольных пожертвований превратится в ничто. И все это — из-за быстрого перепихона с несовершеннолетним мальчиком. Даже хуже, чем просто в ничто — теперь ей, педофилке и половой преступнице, до конца дней предстоит регистрироваться в полиции всякий раз, когда ей нужно будет куда-то поехать. Может быть, муж потребует развода, и она потеряет детей. По закону, половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия, карается тюремным заключением сроком до пяти лет.
С другой стороны, через год он умрет от старости. Десять тысяч — это не так уж и много за спокойную жизнь.
Десять тысяч и, может быть, легкий минет, по старой памяти…
И, конечно, она заплатила. Они все заплатили. Все волонтеры. Ангелы.
Больше никто из них не возвращался в тот дом престарелых, так что они не встречались друг с другом. Каждый из ангелов думал, что она такая одна. Но их было дюжина, если не больше.
А деньги? Они просто копились. Пока мистер Уиттиер не стал совсем старым, и ему не наскучило просто трахаться.