Призраки
Шрифт:
Мисс Апчхи кашляет. Она всегда кашляет, бедная Мисс Апчхи. Ее красный распухший нос уже давно свернулся на сторону оттого, что она постоянно вытирает его рукавом. Ее выпученные глаза в алых прожилках лопнувших сосудов постоянно слезятся. Мисс Апчхи все кашляет и кашляет, согнувшись чуть ли не пополам и уперев руки в колени.
Иногда Хваткий Сват хватается за ножки стульев, за края мраморных столешниц на золоченых столиках — чтобы лестница не обвалилась.
Время от времени Графиня Предвидящая встает на цыпочки, поднимает над головой рукоятку жесткой, пыльной
Привидение Графини Предвидящей — это старый торговец антиквариатом, с перерезанным бритвой горлом.
С каждым «собранным» персиком дерево становится чуть темнее.
Привидение Святого Без-Кишок — абортированный младенец с двумя головами, причем оба личика — вылитый он.
Привидение Обмороженной Баронессы носит белый передник и проклинает Господа.
Время от времени Сестра Виджиланте постукивает по циферблату своих черных часов и объявляет:
— Три часа семнадцать минут и тридцать секунд до того, как стемнеет…
Привидение Сестры Виджиланте — герой с продавленной половиной лица.
Привидение Мисс Апчхи — ее собственная бабушка.
Когда стоишь так высоко, говорит Хваткий Сват, кажется, что потолок — это огромный пустынный фронтир, где еще не ступала нога человека. Точно так же, как в детстве, когда ты лежишь вверх тормашками на диване — ноги задраны на подушки, спина лежит на сиденье, а запрокинутая голова свешивается с края, — знакомая комната вдруг превращается в странное, неизвестное место. Когда ты лежишь вниз головой, у тебя под ногами простирается новый побеленный пол, а если взглянуть «вверх», там будет новый потолок, выстланный ковром и загроможденный сталактитами мебели, свисающими сверху.
Точно так же, говорит герцог Вандальский, как художник переворачивает «вверх ногами» свою картину или смотрит на ее перевернутое отражение в зеркале — чтобы взглянуть на нее по-новому. Чтобы знакомая вещь сделалась незнакомой. Чем-то, чего он не знает. Чьей-то чужой реальностью.
Точно так же, говорит Святой Без-Кишок, как извращенец переворачивает «вверх ногами» порнографическую картинку — Чтобы она возбуждала его чуть подольше.
В таком ракурсе каждое дерево со стеклянными персиками и листьями крепится к земле плетеным стволом из куска толстой цепи, а корой служат чехлы из пропыленного красного бархата.
Когда дерево становится почти темным, мы перетаскиваем свою лестницу — стул за стулом, диван за диваном — к следующему дереву. Когда «сад» почти полностью опустошен, мы переходим в другую комнату.
Собранный урожай мы укладываем в шляпную коробку.
Нет, не все наши дни, проводимые в заточении, проходят под знаком ужаса и унижения.
Граф Клеветник достает свой блокнот в линейку и озвучивает, что записывает:
— Шестьдесят две рабочие лампочки. И двадцать две в запасе.
Наша последняя линия обороны. Последнее средство спасения от страшной мысли, что нам придется умирать в одиночестве, в темноте — когда все лампочки перегорят. Мир без солнца. Уцелевшие — в холоде, в кромешной тьме. Сырые обои, скользкие от налета плесени.
Никому это не нужно.
«Спелые персики», оставленные на деревьях; когда они загнивают и выключаются, ты опять строишь лестницу из мебели. Снова лезешь наверх. Ныряешь в листву из стекла и хрусталя, в этот лес потускневших медных ветвей. Где только пыль, паутина и мышиные какашки. Ныряешь туда с головой и заменяешь гнилые темные персики спелыми. Теми, которые еще горят.
Мертвый персик в руке Хваткого Свата: мы отражаемся в нем не такими, какие есть. Скорее, какими мы были. Темное стекло отражает нас всех, только толстыми — в выпуклой, искривленной поверхности. Слой атомов вольфрама, осевших на внутренней стороне — в противоположность жемчужине. Серебряная амальгама на зеркале. Выдувное стекло, тонкое, как мыльный пузырь.
Вот миссис Кларк со своими новыми морщинками, скрытыми под вуалью, плотной, как проволочная сетка. Даже при том, что лицо у нее заострилось от голода, ее губы по-прежнему — силиконово-пухлые, словно застывшие на середине минета. Ее груди все так же налиты, но вовсе не тем, что хотелось бы высосать.
Ее напудренный белый парик сбился на сторону. Тонкая шея оплетена выпирающими сухожилиями.
Вот Недостающее Звено с темными зарослями на щеках. Густая щетина тонет в глубоких каньонах, протянувшихся вниз от глаз.
Нужно, чтобы что-то случилось.
Что-то жуткое, страшное.
И вдруг — хрясь.
Персик разбился о пол. Россыпь стеклянных иголок. Мешанина белых осколков. Наши толстые отражения — их уже нет.
Граф Клеветник что-то там исправляет в своем блокноте и говорит:
— Двадцать одна рабочая лампочка в запасе… Сестра Виджиланте стучит по циферблату часов у себя на руке и говорит:
— Три часа и десять минут до того, как стемнеет… И вот тогда миссис Кларк говорит:
— Расскажи мне историю. — Она смотрит вверх, сквозь густую вуаль. Смотрит на Хваткого Свата, зарывшегося в сверкающую хрустальную листву, и произносит, шевеля силиконовыми губами: — Расскажи мне такую историю, чтобы я забыла про голод. Такую историю, которую ты еще никому не рассказывал.
Хваткий Сват выкручивает белый персик — рукой, обернутой в липкий бархатный лоскут цвета запекшейся крови, — и говорит:
— У нас в семье была шутка. — Стоя на лестнице, сложенной из стульев, на самом верху, он говорит: — Шутка, которую мои дядьки говорили лишь в сильном подпитии…
Граф Клеветник поднимает свой диктофон.
Агент Краснобай — видеокамеру.
Консультант
— Если ты любишь девушку, — говорит Хваткий Сват, — дай ей свободу.