Призраки
Шрифт:
Каждый раз, когда собиралась семья, они так здоровались: кх-ррк. Тетушки только закатывали глаза, когда все кузены-кузины кричали друг другу это дурацкое кх-ррк. И проводили рукой в воздухе, слева направо по горизонтали. Кх-ррк. Дядьки смеялись, согнувшись чуть ли не пополам и упираясь руками в колени. Кх-ррк.
Иногда кто-то из тетушек, дядькиных жен, спрашивал: а что это значит? Откуда взялся этот звук? Но дядьки только качали головой. А тот,
В то лето, когда мне исполнилось восемнадцать, один из дядек раскрыл мне секрет, наедине. И на этот раз он не смеялся.
Меня призывали в армию, и никто не мог знать, вернусь я домой или нет.
Никакой войны не было, но в армии свирепствовала холера. Болезни, несчастные случаи — от них никто не застрахован. Я собирал сумку в дорогу, мы были с дядей одни, и дядя сказал это слово: кх-ррк. Он сказал: Главное, помни, что даже если сегодня все плохо, вполне может статься, что завтра все будет опять хорошо.
Собирая ту сумку, я спросил у него:
— А что это значит?
Это с последней большой войны, сказал он. Когда все дядьки служили в одном полку. Их взяли в плен и отправили в лагерь. Офицер вражеской армии заставлял их работать под угрозой расстрела. Каждый день они просыпались с мыслью, что сегодня он их убьет, и они ничего не могли с этим сделать. Каждую неделю в лагерь прибывали новые поезда с пленными из оккупированных стран: солдатами и цыганами. Большинство этих пленных сходили с поезда лишь для того, чтобы пройти двести шагов до смерти. Дядьки оттаскивали тела в яму. Офицер, которого они ненавидели, был командиром расстрельной команды.
Дядя, который рассказывал эту историю, говорил, что расстрелы происходили каждый день, и каждый день дядьки оттаскивали мертвых в яму — дырки у них на одежде еще сочились теплой кровью, — а расстрельная команда ждала следующей партии заключенных, приговоренных к смерти. И каждый раз, когда дядьки выходили под прицел автоматов, они ждали, что офицер даст команду стрелять.
А потом, в какой-то из дней, говорит дядя: кх-ррк.
Это случилось. Как случается смерть. Как происходит удар судьбы.
Если среди цыган была женщина, которая нравилась офицеру, он подзывал ее к себе. После расстрела очередной партии заключенных, пока дядьки убирали тела, он приказывал этой женщине раздеться. Стоя при полном параде, в своей форме с золочеными галунами, сверкающими на солнце, в окружении солдат с автоматами, офицер заставлял женщину встать на колени и расстегивал молнию у себя на штанах. Он заставлял женщину открыть рот.
Дядьки видели это не раз: они знали, что будет дальше.
Цыганка брала его штуку в рот и сосала, сосала, сосала. Ее глаза были закрыты, и она не видела, как офицер достает нож из ножен, закрепленных сзади на ремне.
Перед самым оргазмом офицер хватал цыганку за волосы, запрокидывал ей голову и перерезал горло.
При этом всегда раздавался один и тот же звук: кх-ррк. Его семя еще извергалось, он отталкивал от себя обнаженное тело, пока из шеи не хлынула кровь.
Это был звук, который всегда означал конец. Последний удар судьбы. От него было не скрыться, от этого звука. Его нельзя было забыть.
И вот в какой-то из дней офицер выбрал очередную цыганку и поставил ее, голую, на колени в грязь. На виду у расстрельной команды, на виду у дядек, стоявших чуть ли не по колено в мертвых телах, офицер заставил цыганку расстегнуть ему молнию. Женщина закрыла глаза и открыла рот.
Дядьки видели это не раз: им незачем было на это смотреть, они и так знали, что будет.
Офицер схватил женщину за волосы и намотал их на кулак. Сверкнул нож, и раздался звук. Тот самый звук. Теперь — тайный код в их семье. Сигнал, означающий: всем смеяться. Их приветствие друг другу. Цыганка упала, из перерезанной шеи хлынула кровь. Женщина кашлянула, один раз, и что-то упало в грязь. Рядом с ней, уже мертвой.
Они все смотрели, солдаты расстрельной команды, и дядьки, и офицер — и там, на земле, лежал член. Половина члена. Кх-ррк, и офицер отхватил свою собственную штуковину, застрявшую в горле у этой женщины, теперь уже мертвой. Из расстегнутой ширинки все еще изливалась сперма, смешанная с кровью. Офицер протянул руку — к своему члену, валявшемуся в грязи. Его колени подогнулись.
Потом дядьки оттащили его тело в сторонку, чтобы похоронить. Следующий офицер, отвечавший за лагерь, был не таким уж плохим. А потом война кончилась, и дядьки вернулись домой. Сложись все иначе, этой семьи могло бы и не быть. Если бы тот офицер не умер, я бы мог и не родиться.
Этот звук, их секретный семейный код, сказал мне дядя. Он означает: да, в жизни случаются страшные вещи, но иногда эти страшные вещи тебя спасают.
За окном, в персиковом саду, носились другие кузены-кузины. Тетушки на переднем крыльце лущили горох. Дядьки спорили, как лучше покрасить забор.
Может быть, тебя пошлют на войну, говорит дядя. Может так получиться, что ты умрешь от холеры.
— Или, — говорит он и проводит рукой, слева направо, чуть ниже пряжки у себя на ремне: — Кх-ррк…
12.
Тело находит Сестра Виджиланте. Она спускается по лестнице в холл, из фойе балконов первого яруса, после того, как включила свет в кинопроекторной будке, и натыкается на розовое колесо-тренажер Мисс Америки, зажатое в мертвенно-бледных руках.
Вот он, на крошечном экранчике видеокамеры: Герцог Вандальский, лежит у подножия лестницы, лицом в синий ковер. Рубашка из оленьей кожи выбилась из штанов, светлые волосы рассыпаны в беспорядке. В руках — розовое пластмассовое колесо. Одна половина лица расплющена, волосы слиплись от крови.
Одним претендентом на гонорар меньше.
У Сестры Виджиланте была с собой видеокамера. Мистер Уиттиер ходил в темноте с фонариком, но теперь батарейки «умерли», как он сам и как Леди Бомж. Теперь Сестра Виджиланте пользовалась подсветкой видеокамеры с ее перезаряжаемыми батареями, когда поднималась и спускалась по лестницам перед восходом и после заката.