Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию. Междукнижие
Шрифт:
Длинная, заточенная спица вошла под ключицу, направляемая твёрдой рукой выучня.
По щекам привязанного побежали слёзы. Не от боли — с ней он успел худо-бедно поладить. Это катились слёзы разочарования и грусти по павшим товарищам.
Наши дни
Среди белоснежных останков раскрошенной таблетки лежал маленький, размером с обычный бисер, шарик, почему-то уцелевший под заокеанским металлом рукояти. Любознательный Швец дотронулся до него подушечкой
— Твёрдый.
Кругляш перекочевал в ладонь, где, после примитивнейшей очистки об инспекторскую штанину, подвергся всестороннему изучению.
— Плотный, белый, с налётом желтизны. Материал... на пластик похоже, или на кость, или на... нет, не растительное, точно. Ручная работа. Ощущаются бугорки и впадинки. Будто на полировку забили, ограничились грубой шлифовкой. Отверстие для нитки отсутствует.
Серёга, кивая выводам друга, не выдержал. Взял положенный на столешницу револьвер, вторую таблетку, и проделал с ней тот же самый номер — раздробил.
— Ещё шарик. Близнец.
— Погоди, — призрак взял новую бисерину, тщательно ощупал. — Не сказал бы. Похожи — да. Но разница имеется. У этой вот тут бугорок побольше.
— На заводе сделали бы идентичные, по шаблону.
— Согласен. И не такие прочные. Таблетки в организме должны растворяться планомерно. А это — фигня кустарная.
— Шарики вообще к медицине отношения не имеют. Не бывает таких «вкладышей» в снотворном, — без колебаний заявил инспектор, основываясь на своих, более чем скромных, познаниях в фармакологии.
— Как следствие — кто-то умышленно их сварганил и детворе раздал. Налицо прямой умысел, только какой... Предлагаю находки Силой попробовать. Напрямую. Не нравится мне эта вещь.
Идея Антона показалась донельзя разумной.
— Проверим, — сосредоточенно выдал Иванов, забирая одну бисерину и пробуя влить в неё капельку Силы.
Шарик принял.
Добавил ещё.
Шарик принял, едва-едва замерцав свечением от поглощённой энергии.
Серёга увеличил поток. Серьёзно увеличил.
Ухнуло, как в бездну, даже не булькнув.
Далее продолжать парень не решился. Слишком жадно впитывал Силу кругляш.
— Как в унитаз уходит, — пошловато констатировал Антон, с некоторой опаской возвращая на бумажный лист оставшуюся у него бисерину.
— И что это — не понятно. А их люди ели. Такое ощущение, что вся эта катавасия затеяна исключительно ради попадания шариков в организм. Чем больше — тем лучше. Их свойства пассивны, без активации не фурычат. Потому вполне высока вероятность прохождения сквозь тело и безболезненного выхода с другой стороны от точки приёма.
— Требуется активатор?
— Однозначно. По-другому может и не сработать.
— Не сработать... что именно? — въедливо потребовал разъяснений Швец.
— Отстань. Я думаю.
Зарассуждавшись, друзья совсем позабыли о третьем присутствующем — Фроле Карповиче. А зря. Пока они устраивали «мозговой штурм», он тихо бледнел, едва не выронив служебные документы на пол. Словно вспомнил что-то страшное, причиняющее неимоверную боль.
— Сия бисерина из кости, жизнь собирает, — сипло прозвучало в кабинете. — Пока в покое находится — вреда особого не несёт. По умному «спящий артефакт» зовётся. Без наполнения — обычная безделица, вроде кувшина или кастрюли. Но помещается в неё ой как много...
1611 год. Начало лета
Скоро раннее утро. Сыро, зябко, с полудня(**) тянет дымом. Все измотанные, неухоженные, с соломой в волосах после сна.
— В избе бабы, мужики, — волнуясь, сообщал лазутчик. — Под присмотром. Воют, плачут, погибели не хотят. Их вечор(***) согнали. А другие избы Зарудины выкормыши забрали под себя. Скотину изничтожили, кожи на рогатках развесили, головы на ворота. Озорство такое.
— Что с пленёнными? — оборвал его сотник.
— Тоска... — передёрнув плечами, ответил преданный человек. — Сказано им, завтра к закату будут убивать. Заруда живых ох не любит за спиной. Ох, не любит.
Уходить? Нет? Ключима не знал. Логово они вынюхали, пора и за подмогой бежать. Но людишки невинные... Кто он будет, если оставит? Как станет дальше быть? За такой грех прощения не вымолить. Сам себя не простишь. Потому что выращен так — честным да сильным. А они — слабые.
— Сколько там, в избе?
Счётом лазутчик владел плохо, но справился, показав пальцами девять. Подумав, неуверенно отогнул последний палец. Затем убрал, отрицательно помотав головой. Добавил:
— Я слушал. По голосам запоминал.
— Остальные?
Служивый отвёл глаза, шмыгнул носом.
— За околицей, в кустах. Холодные.
— Лошади?
— Упряжные, иных не видал.
— Дозор?
— Редкий. У избы пара, далее тоже есть. Носами клюют.
... На эту глухомань их вывел беглый от Зарудыной лихости отрок. В рваной рубахе, ополоумевший от пережитого. Ему дали хлеба, воды, укутали в дерюгу, чтобы не околел со страху и опамятовался.
Понемногу, лаской, добились у бедолаги, где ватага малым лагерем стала, к своим поспешая.
— Телег много, — прижимаясь к старшим, вещал отрок. — Все с добром всяким. Тятьку забили у колодца, мамке с младшими прислуживать велели, воду носить. Да обходить тятьку не велено! Чрез него, грят, переступайте.
Узнав, на кого вывела судьба, беглый загорелся:
— Укажу! Всех укажу! Я дорогу ведаю. Не заблудимся.
Он и сейчас сидел близко, слушал...
Кого посылать за подмогой — Ключима размышлял недолго. Двух наиболее молодых (а кого ещё?) и отрока с ними. Сами же, пешим ходом, людишек вызволять. Ежели не ошиблись, то каждый сможет с собой взять одного. Лошади надёжные, вынесут.