Проблемы культуры. Культура переходного периода
Шрифт:
Философия Менделеева
«У научного изучения предметов, – говорит Менделеев в примечаниях к своим „Основам Химии“, – две основных или конечных цели: предвидение и польза… Торжество научных предсказаний имело бы очень малое для людей значение, если бы оно не вело под конец к прямой общей пользе. Научные предсказания, основываясь на изучении, дают в обладание людское такие уверенности, при помощи которых можно направлять естество вещей в желаемую сторону». И далее Менделеев осторожно прибавляет: «Религиозные и философские понятия живут и развиваются уже многие тысячелетия, а те понятия, которыми руководится точно предсказывающая наука, возродились всего лишь несколько столетий и успели охватить лишь очень немногое. Химия же вошла в состав таких наук всего лишь разве два столетия. Впереди, наверное, предстоит от таких наук много-много и предсказаний и пользы».
Эти осторожные, «намекающие» слова очень знаменательны в устах Менделеева. Полускрытый смысл их явно направлен против религии и спекулятивной философии. Менделеев противопоставляет им науку. Религиозные идеи, – говорит он, – господствовали тысячелетия, но проку от этого не так уж много; а вот глядите, что в короткий срок дала наука, и судите по этому о будущих ее благах. Таков несомненный смысл этой фразы, включенной Менделеевым в одно из примечаний, мельчайшим шрифтом напечатанное на 405-й странице его «Основ Химии». Очень осторожен был Дмитрий Иванович и ссориться с официальным общественным мнением не собирался!
Химия есть школа революционной мысли. Не потому, что существует химия взрывчатых веществ.
И очень поучительно, что, под несомненным давлением консервативного общественного внушения, Менделеев в великом процессе химических превращений отстаивал начало устойчивости и неизменности. Великий ученый с замечательным упорством настаивал на неизменяемости химических элементов и их непревращаемости друг в друга. Ему нужны были надежные точки опоры. Он говорил: «Я – Дмитрий Иванович, а вы – Иван Петрович. У каждого своя индивидуальность – так же, как и у элементов».
Менделеев неоднократно с пренебрежением отзывался о диалектике. Под этим именем он понимал не диалектику Гегеля или Маркса, а поверхностное искусство игры понятиями, отчасти софистику, отчасти схоластику. Научная диалектика охватывает общие методы мышления, которые отражают законы развития. Одним из таких законов является переход количества в качество. Химия насквозь пронизана этим законом. На нем построена целиком периодическая система Менделеева, которая из количественной разницы атомных весов выводит качественную разницу элементов. Именно под этим углом зрения Энгельс оценил открытие Менделеевым новых элементов. В своем наброске «Общий характер диалектики как науки» Энгельс писал: «Менделеев показал, что в рядах сродных элементов, расположенных по атомным весам, имеются различные пробелы, указывающие на то, что здесь должны быть еще открыты новые элементы. Он наперед описал общие химические свойства одного из этих неизвестных элементов и предсказал приблизительным образом его удельный и атомный веса и его атомный объем. Менделеев, применяя бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело можно поставить наряду с открытием Леверрье, вычислившего орбиту еще неизвестной планеты, Нептуна». (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, кн. 2-я, стр. 227.)
Логика периодической системы, хотя и перестроенной в дальнейшем, оказалась сильнее консервативных ограничений, которые хотел в нее внести ее собственный творец. Родство элементов между собою и их взаимопревращаемость можно считать эмпирически доказанными с того момента, как при помощи радиоактивных веществ удалось подвергнуть разрушению атомы. Через периодическую систему Менделеева, через химию радиоактивных веществ диалектика празднует свою самую замечательную победу!
Законченной философской системы у Менделеева не было. Он ее, пожалуй, и не хотел, потому что она привела бы его неизбежно к столкновению с его собственными консервативными привычками и симпатиями.
В самых основных вопросах познания у Менделеева слышится двойственность. Так, он как бы склоняется к агностикам, заявляя, что «сущность» вещества для нас непостижима, ибо «чужда нашему сознанию и духу» (!) (Д. Менделеев, «Основы Химии», стр. 406). Но тут же он дает великолепную формулу познания, которая одним мановением смахивает агностицизм: «люди, постепенно изучая вещество, – говорит Менделеев в том же самом примечании, – им овладевают, точнее и точнее делают в отношении к нему предсказания, оправдываемые действительностью, шире и чаще пользуются им для своих потребностей, и нет повода видеть где-либо грань познанию и обладанию веществом». Совершенно очевидно, если грани познанию и обладанию веществом нет, то нет и непознаваемой «сущности». Познание, которое дает возможность предвидеть все возможные изменения вещества и дает силу эти изменения вызывать, такое познание исчерпывает именно сущность материи. Так называемая непостижимая «сущность» есть лишь обобщенный образ нашей неосведомленности о веществе. Это псевдоним нашего невежества. Дуалистическое разграничение непознаваемой материи и ее познаваемых свойств очень похоже на анекдотическое определение золотого кольца как дырки, окруженной драгоценным металлом: совершенно очевидно, что если мы познаем драгоценный металл явлений и научимся им управлять, то дырка сущности останется для нас совершенно безразличной, и мы охотно ее подарим архаическим философам и богословам.
Большие просчеты
Несмотря на свои словесные уступки агностицизму («непознаваемость сущности») (!), Менделеев в области естествознания и, прежде всего, химии является, по методам и по наиболее высоким своим достижениям, не кем иным, как диалектическим материалистом. Но его материализм как бы покрыт консервативной пленкой, предохраняющей его научную мысль от слишком резких столкновений с официальной идеологией. Это не значит, что Менделеев искусственно создавал для своих методов консервативное прикрытие; он сам был достаточно тесно связан с официальной идеологией и потому испытывал несомненно внутреннюю потребность притуплять слишком острые углы диалектического материализма.
В области социологической соотношение было иное: основная ткань общественного миросозерцания Менделеева была консервативна; но эта ткань время от времени прорывалась великолепными догадками, материалистическими по своей основе и революционными по своей тенденции. И рядом с догадками – просчеты, да еще какие!
Я приведу два примера из числа многих. Отвергая все планы общественного переустройства, как утопии и «латынщину», Менделеев рисовал себе лучшее будущее только в связи с развитием научной техники. Но у него оказалась и своя общественная утопия. Лучшие времена, по Менделееву, наступят, когда правительства крупнейших государств всего света дойдут до сознания необходимости быть сильными и достаточно между собою согласными для подавления всяких войн, революций и утопических начинаний анархистов, коммунистов и всяких иных «больших кулаков», не понимающих прогрессивной эволюции, совершающейся во всем человечестве. Заря этого общего соглашения народных правительств видна уже в Гаагской, [96] Портсмутской [97] и Мароккской [98] конференциях. Эта цитата представляет собою большой просчет большого человека. История проверила менделеевскую общественную утопию суровой проверкой. Из Гаагской и Портсмутской конференций выросли русско-японская война, балканская война, великая империалистская бойня народов, жестокое снижение европейского хозяйства, а из Мароккской конференции, в частности, выросла та отвратительная резня в Марокко, которая совершается ныне под флагом защиты европейской цивилизации. Менделеев не видел внутренней логики общественных явлений, или лучше – внутренней диалектики общественных процессов, и потому не предвидел последствий Гаагской конференции. А ведь мы знаем, что значение науки прежде всего в предвидении. Если же вы обратитесь к тому, что марксисты писали о Гаагской конференции в те дни, когда она затевалась и созывалась, то убедитесь без труда, что марксисты предвидели последствия правильно. Поэтому-то они и оказались в наиболее критический момент истории вооружены «большим кулаком». И, право же, не так плохо, что исторически восходящий класс, вооруженный правильной теорией общественного познания и предвидения, оказался, наконец, вооружен также и достаточно большим кулаком, чтобы открыть новую эпоху человеческого развития.
96
Гаагские мирные конференции. – Этим названием обозначаются две собиравшиеся в Гааге, в 1899 и 1907 гг., международные конференции, обсуждавшие вопросы о праве войны и нейтралитета и о способах мирного разрешения международных столкновений.
На первой Гаагской конференции, заседавшей с 18 мая по 29 июля, русскими военными делегатами было внесено предложение, чтобы правительства обязались друг перед другом не увеличивать в течение 5 лет ни мирный состав своих войск, ни свои военные бюджеты, а также принять на трехлетний срок известную норму для морского бюджета. Но и в этом скромном виде предложение России, особенно в нем заинтересованной ввиду невозможности для нее тягаться в темпе вооружений с другими западно-европейскими государствами, не встретило надлежащей поддержки со стороны остальных делегатов конференции. Вследствие возражений Германии и Австрии конференция ограничилась «единогласным постановлением», гласившим, что «для роста материального и нравственного благосостояния человечества крайне желательно ограничение расходов на военное дело». Другое предложение России: «принять начало применения добрых услуг посредничества и добровольного третейского разбирательства в подходящих случаях, с целью предотвращения вооруженных между государствами столкновений», и выработать конвенцию «о способах применения этих средств и об установлении однообразной практики в их употреблении» – оказалось более приемлемым, поскольку такие средства фактически применялись и до Гаагской конференции. Принятая на основе этого предложения особая конвенция «о мирном решении международных столкновений» была пересмотрена и дополнена на второй конференции, состоявшейся в Гааге в 1907 г. В своем окончательном виде конвенция предусматривает институт международных следственных комиссий, добровольно учреждаемых спорящими, и признает желательность обращения государств к третейскому суду для разрешения международных несогласий. Кроме того делегатами конференций были подписаны постановления, воспрещающие бросание взрывчатых снарядов с воздушных шаров, распространение удушливых газов, употребление разрывных пуль и т. д. Многие буржуазные пацифисты придавали серьезное практическое значение принятым в Гааге постановлениям, хотя эти последние и не имели обязательной силы, а всего лишь рекомендовались к употреблению.
Закончив свои работы, вторая Гаагская конференция приняла постановление о созыве в 1915 г. следующей мирной конференции. Разразившаяся в 1914 г. империалистская война положила конец этому мертворожденному начинанию.
97
26 мая 1905 г. президент Соединенных Штатов Рузвельт обратился к находившимся в состоянии войны России и Японии с нотой, в которой предлагал обеим сторонам приступить к мирным переговорам. Предложение президента было принято. 20 июля в Соединенные Штаты прибыли русские уполномоченные – председатель комитета министров С. Ю. Витте и русский посол в Соединенных Штатах барон Розен, и японские уполномоченные – министр иностранных дел барон Камура и японский посланник в Соединенных Штатах Такахира. 27 июля начались переговоры в Портсмуте. 23 августа (ст. ст.) был подписан мир, по которому Россия признавала за Японией преобладающие политические, военные и экономические интересы в Корее. Россия и Япония обязались совершенно и одновременно эвакуировать Манчжурию, за исключением Ляодунского полуострова, переходящего в обладание Японии на тех арендных началах, на каких он раньше принадлежал России. Манчжурия возвращалась Китаю. Железная дорога между Куан-чен-цзы и Порт-Артуром со всем ее имуществом без вознаграждения перешла к Японии. Россия и Япония обязались эксплоатировать принадлежащие им в Манчжурии железные дороги исключительно в коммерческих и промышленных, но отнюдь не в стратегических целях. Наконец, Россия уступила Японии южную часть Сахалина.
98
Международная Мароккская, она же Алжесирасская, конференция – происходила в Алжесирасе (на юге Испании) с 16 января по 7 апреля 1906 г. для определения взаимных отношений европейских держав в Марокко. Англо-французским соглашением от 8 апреля 1904 г. Марокко было признано входящим в сферу французского влияния, но это соглашение вызвало недовольство Германии и Испании. Начались очень обостренные дипломатические переговоры между заинтересованными державами. Тогдашний французский министр иностранных дел Делькассе отстаивал англо-французское соглашение и не шел ни на какие уступки; дело грозило окончиться франко-германскою войною, в связи с чем и была созвана конференция. На конференцию были приглашены, кроме особенно заинтересованных Франции, Германии, Испании и самого Марокко, также Австрия, Бельгия, Соединенные Штаты, Великобритания, Италия, Нидерланды, Португалия и Россия. Россия решительно поддержала Францию, благодаря чему постановления конференции оказались довольно выгодными для этой последней. Главные постановления конференции заключались в следующем: 1) во главе мароккской полиции в качестве генерального инспектора должен стоять офицер швейцарской армии, назначаемый на 5-летний срок державами по их взаимному соглашению; ближайшее начальство над полицией вверяется в одних местах испанским инструкторам, в других – испанским и французским, в остальных – французским, причем все инструктора должны утверждаться султаном на основании представлений испанского и французского правительств, сохраняющих за собой право их отозвания и замещения другими лицами; 2) запрещается ввоз в Марокко оружия и военных припасов; по алжирской границе специальный надзор за исполнением этого правила поручается Франции; 3) в Танжере учреждается мароккский государственный банк с основным капиталом в 15 – 20 милл. фр.; кроме обычных банковских функций этот банк получает также права и обязанности государственного казначейства; Франция имеет в нем три пая, остальные державы, принявшие участие в А. конференции, – по одному паю. Банки Франции, Англии, Германии, Испании назначают по одному цензору для контроля над деятельностью банка; 4) контроль за таможенными сборами поручается комитету из трех представителей – по одному от султана, мароккского банка и дипломатического корпуса в Танжере. Мароккская конференция, как показало будущее, не могла предотвратить вооруженное столкновение великих держав.
Позвольте привести и еще пример просчета. "Особенно боюсь я, – писал Менделеев незадолго до смерти, – за качество науки и всего просвещения и за общую этику при «государственном социализме». Так ли? Уже сейчас более дальнозоркие ученики Менделеева прозревают гигантские возможности развития научной и научно-технической мысли, благодаря тому, что эта мысль, так сказать, национализованная, вырвана из перегородок частной собственности, не сдается на откуп отдельным предпринимателям, а служит хозяйственному развитию народа в целом. Создаваемая ныне государством сеть научно-технических институтов есть только небольшой и, так сказать, материальный симптом открывающихся необозримых возможностей…
Не для умаления великой славы Дмитрия Ивановича привожу я эти его просчеты. По главному спорному вопросу история слово свое сказала, а для возобновления тяжбы основания нет. Но позвольте сказать, что в больших просчетах большого человека есть для учеников его большой урок. Из области химии прямого и непосредственного выхода к общественным перспективам нет. Одного глазомера, хотя и гениального, как у Менделеева, тут недостаточно. Нужен объективный метод общественного познания. Таким методом является марксизм.