Пробудившая пламя
Шрифт:
Стук в дверь отвлек меня от моих мыслей.
– Войдите! – ответил я и сильно удивился, увидев на пороге мать. – Майриме? Мне казалось, что мы сегодня уже наговорились.
– Берс. – Голос матери был тих, голова опущена, вся её поза говорила о смирении. – Да, мы поговорили. И я сказала слишком много ненужного. Ты год был на войне... А я с упреками и обидами! Ты устал... Не так должна мать встречать своего сына. Если ты решил, что Ираидала должна вернуться, значит так и будет. Я встречу её, как дочь.
– Я рад, майриме, что вы пришли к этим мыслям. – И вроде мать говорит всё правильно, а
– Ты злишься на меня. И твой гнев справедлив. Но меня согревает надежда, что твой гнев остынет. Сын, в моей жизни нет ничего, кроме тебя, и я прошу тебя помнить об этом. – Мать говорит со слезами в голосе и опускается на колени, склоняя голову, украшенную диадемой с крупными, тяжёлыми камнями.
– Я помню, майриме. Поднимитесь с колен и идите к себе. – Те слова, что вырвались у майриме в порыве злости, я вряд-ли смогу забыть.
– Я приказала прийти к тебе наложнице. К ней ни у кого не может быть претензий. Её купили, пока Ираидала выздоравливала после покушения. А ты напряжён. Ты весь год не видел ничего, кроме войны. Просто сбрось напряжение. Тебе сейчас необходимо спокойствие. – Кланяется и отходит к порогу мать.
На пороге комнаты стоит смотритель гарема и ждёт моего решения.
Кивнул, и наблюдаю за тем, как в покои входит незнакомая мне наложница. Блондинка. Сердце начинает биться. Красивая, миниатюрная, в почти просвечивающихся голубых тканях. И не та.
Прикрыл глаза. Нет, не от неудовлетворенного желания моя злость и раздражительность. А от того, что потерял ту, которую считал своей до последней капли крови и глотка воздуха. Я настолько привык к ней и её чувствам, что, даже говоря, что знать ничего о ней не желаю, был уверен, что любовь ко мне, это единственный смысл в её жизни.
Открыл глаза и поймал взгляд наложницы на камни в моих руках.
– Они не для тебя. Пошла вон. – Я не мальчик, чтобы кидаться на каждую девку. – Майриме, я в состоянии определить, что мне нужно, самостоятельно. И если бы мне нужна была наложница, я бы её позвал. Вы мне сейчас лишний раз доказали, что моё решение верно. И знаете, почему между Ираидалой и гаремом я выбрал её? Потому что её взгляд всегда был прикован ко мне, и никакие камни не смогли бы это изменить. И на будущее, майриме, не берите на себя обязанности, выполнять которые, вас не просили. Смотритель, а ты молодец, так и продолжай!
– Сын, может ты и прав. Но гарем, это не о любви, а об обязанностях и продолжении императорского рода. Твой отец выбрал любовь. И скажи мне, где плоды этой любви? Что эта за любовь такая, что не может принять необходимость? – после этих слов майриме вышла, закрывая за собой двери.
Утром я был у отца, едва солнце поднялось над горизонтом. Отец тоже уже давно не спал и работал с бумагами.
– Вот значит, почему все доносчики из твоего дворца в один голос пели гадости про Ираидалу. Потому что давно отрабатывали деньги Майхур. Не удивляйся, если не досчитаешься нескольких слуг. Я не привык, чтобы меня безнаказанно считали дураком. – Предупредил отец, выслушав мой рассказ. – Ты серьёзно решил ехать в Карнак? Я бы хотел присутствовать в тот момент, когда ты сообщишь эту новость своей лари.
– Пап... Мать вчера сказала
– Умеет твоя мать жалить! Дело ведь не просто в том, что была ночь с наложницей. Была ночь с Майхур. Под той дрянью, что я выпил, я притащил в свои покои её, а не просто первую попавшуюся под руку девку! После всего! – под когтями боевой брони отца крошился камень перил балконной балюстрады. – Для женщин близость это либо способ устроиться в жизни, либо просто способ выразить свои чувства. Поэтому, когда эти чувства борются с обидой и болью, всё не так. Нет того огня, что наполняет твою душу! Испытав однажды, принимать простое подчинение необходимости от любимой, невозможно.
– Но столько лет...
– Сын, в наших жилах течёт кровь демонов! У нас со временем другие счёты. – Улыбнулся отец. – Страшнее, думать, что уже никогда не окунешься в это пламя вновь. Что, проявив излишнее снисхождение, позволил уничтожить что-то действительно ценное в своей жизни. А вон и обе лари возвращаются.
Я посмотрел в ту сторону, куда кивнул отец. Лари Лайна и Далли неспешно шли по дорожке сада и о чём-то разговаривали. Судя по тому, что лари остановилась у куста и начала что-то показывать на ветке, разговор шёл о всяких растениях. Вдруг один из слуг склонился перед лари и что-то ей передал, дождавшись кивка лари и Ираидалы, он ушёл к воротам.
– Что происходит? – спросил я, уже готовый идти с сад.
– Сейчас узнаем. – Отец тоже был насторожен. – А вот и ответ на твой вопрос. Твой казначей пожаловал. Заметь, ни к тебе.
– Я загрузил его работой, потребовав составить реальную опись дел каждой провинции, входящих в мой оманлир. – Объяснил я.
– А сам, как я понимаю, именно под этим предлогом намереваешься посетить Карнак? – спросил он. – Верное решение. А сейчас твой казначей, видимо пришёл к лари за советом. И она, кажется, собралась помогать... Тогда пойдём, подкину тебе причину для того, чтобы ты мог обратиться за помощью к своей лари, если уж она у тебя так серьёзно относится к ответственности перед поданными. Держи.
– Что это? – спросил я, разглядывая какие-то разметки на карте, расчёты и даже наброски.
– Когда твоя лари начала строить фонтаны, а потом взялась за гавань, первым моим желанием было, вмешаться. Но вместо меня, вмешалась Лайна, со словами, что даже во время нападения на столицу погибло меньше жителей, чем от обвалившихся домов, течений и перегревов на жаре. – Усмехнулся отец. – И вместо того, чтобы мешать твоей лари облагораживать столицу, я начал думать, где нам перекрыть подход к столице.
– Глотка...
– Да! Если сможем выстроить там крепостные башни, ни один корабль не сможет пройти. Расчеты по строительству и подготовке предоставили месяц назад. Хорошо, что ждал тепла и не начал сам. – Сел на диван отец. – Как раз покажешь вот это всё своей лари.
– Спасибо. Но, почему ты отдаешь эти бумаги мне? – удивился я. – А не занимаешься этим сам?
– Потому что мне доказывать своей лари, что я не раздолбай, в отличие от тебя, не надо! – ехидничал отец.