Пробуждение Дениса Анатольевича
Шрифт:
Боковым зрением я вижу, что оба секьюрити, которые привели меня сюда, стоят у дальней стены и о чем-то переговариваются. Слов их мне, конечно же, не слышно: даже на средней скорости «Элан» в рабочем состоянии шумит примерно так же, как циркулярная пила. Секунд через тридцать я начну счищать с паркета мыс Горн, и тогда мне придется повернуться к обоим охранникам спиной. Все время оглядываться на них я не смогу уже чисто технически.
Из двух моих надсмотрщиков — постарше и помоложе, — второй не представляет для меня угрозы. Он самоуверен и невнимателен. Потому-то, когда мы шли сюда, я старался
Тут мне повезло дважды. По первым же репликам старшего из секьюрити я догадался, что он не коренной москвич, а, скорее всего, откуда-то с Урала. Только уральцы в разговоре так часто проглатывают гласные и повышают тон в конце каждой фразы.
Наудачу я забросил наживку. Соврал, будто мне пришлось немало послужить в Пермской области. И сразу — прямое попадание: он был действительно родом из города Кунгура. Мы перебросились репликами на тему дурного уральского климата — и первая дощечка мостика между нами была проложена. Рядом вскоре легла вторая: старшего из секьюрити звали Иван. То есть мы практически тезки.
Мелочь? Не скажите. Оперативным дежурным в пусковых шахтах нарочно не говорят, на какой именно город вероятного противника нацелены их ракеты. Цель должна быть анонимной, иначе начинается рефлексия. Даже профессиональному киллеру мочить знакомого чуть труднее, чем незнакомца. Легкий психологический дискомфорт. Поэтому, если что, у меня будет фора в одну-две секунды…
Бледно-розовая Африка уменьшается на глазах. Я истребляю ЮАР, потом захожу с другой стороны и стираю Алжир, Ливию и Египет. Из-под шлифовального круга в воздух летит тончайшая пылевая взвесь. По-хорошему следовало бы пройтись с «Эланом» по всему кабинету, чтобы зачищенный кусок паркета не выделялся на фоне остальных. Но тогда работа заняла бы около часа, которого нет ни у меня, ни у Ивана с напарником, — они явно торопятся.
Пока я работаю с пятном, никто меня не тронет, факт. Но как только я сделаю дело, наступит момент истины: тут-то и будет ясно, кто из двух ангелов был прав. Очень надеюсь, что Мисаил. Потому что, если прав Рафаил, моя главная миссия под угрозой.
Шум шлифовальной машины заглушит звук выстрела, но только вряд ли они будут стрелять или пускать в ход нож: для того ли мы отчищали пол, чтобы вновь заляпать? Значит, возможна удавка, а тут наши шансы — почти равные и мои даже предпочтительнее.
Тем временем от всей Центральной Африки на полу остается почти ровный кружок сантиметров пятидесяти в диаметре. Я нарочно обрабатываю его вдоль по окружности, чтобы на последнем этапе не потерять из виду Ивана. Краем глаза я замечаю, что тот делает шаг в мою сторону и правую руку опускает в карман пиджака.
Две секунды — и розового пятна на паркете больше не существует.
Я резко разворачиваюсь лицом к приближающемуся секьюрити и вырубаю свой агрегат. Но к розетке мой «Элан» по-прежнему подключен и я как бы невзначай держу палец у кнопки. Хотя шлифовальный диск внешне выглядит безобидно, его максимальная скорость — четыре тысячи оборотов в минуту.
Иван достает руку из кармана.
Я еще не вижу, что у него в горсти.
«Не жди, мочи его!» — кричит невидимый ангел Рафаил.
«Стой, не трогай его!» — кричит невидимый ангел Мисаил.
Вот он, момент истины. Мой указательный палец застывает над кнопкой. Секунды делаются вязкими, словно нагретый асфальт.
Что это? Уфф!
«Рафа, ну ты и дура-а-а-ак», — облегченно вздыхает Мисаил.
«Лучше перебдеть, чем недобдеть», — вяло откликается Рафаил.
В руке у Ивана — не стальная удавка, не капроновая леска и не полиэтиленовый пакет. Всего-навсего две лиловые купюры.
— Все, Ион, спасибо, выручил, — говорит он. — А то у нас главный, понимаешь, из-за этого хренова пролитого вина всех уже раком поставил. Наши терли-терли паркет — и по нулям, а потом, слава Богу, тебя увидели в окно с этой штуковиной…
Я взваливаю «Элан» на плечо и беру одну бумажку из двух.
— Тысячи много, Ваня, — говорю я. — Пятьсот в самый раз. Техника-то казенная, а работы всего на пятнадцать минут.
15.30–16.00
Интервью корреспонденту журнала Der Spiegel
— Ты чего, с дуба рухнул? — Я ухватил Вову-интеллигента за плечо и развернул лицом к себе. Его галстук удачно намотался вокруг правой кисти моей руки. — Что значит — я отец?
Чисто теоретически я мог бы за несколько месяцев помрачения перетрахать весь кордебалет Большого театра вместе со сборной России по художественной гимнастике. И если бы я еще при этом имел глупость не предохраняться, то в положенный срок где-нибудь у кого-нибудь могут, вероятно, обозначиться побочные маленькие Кораблевы. Но чтобы за столь небольшой промежуток времени дитя успело и зачаться, и созреть, и родиться, и выглядеть сейчас, как двенадцатилетнее, его мамаша должна быть невероятным чернобыльским мутантом. Даже по пьяному делу я все-таки не настолько неразборчив в связях. Более того: процентов на 80 я вообще примерный муж и образцовый семьянин. Профессия обязывает.
— Вы ведь объявили, Денис Анатольевич… — полузадушенный умник в испуге выпучил на меня глаза. — Сами же, Денис Анато…
— При каких обстоятельствах я объявил? Подробности! — Я чуть ослабил удавку, чтобы вернуть Вове право вдоха-выдоха. — И смотри, ничего не упусти. Представь себе, что я сегодня немножко упал с кровати и кое-какие детали забыл, временно… или, может, я просто тебя проверяю… Ну, излагай, не тяни резину!
Вова, задышав свободнее, принялся торопливо излагать. По мере его рассказа обиженная слива в моей башке замедлила свой темп. Признаться, я ожидал гораздо худшего. История оказалась не криминальной и даже почти не бросающей тень на моральный облик главы российского государства, но до крайности несуразной.