Пробуждение Посейдона
Шрифт:
– Значит, танторы убедили его там, где не смогла ты?
– Я люблю его. И я знаю, что он любит меня. Но я никогда не смогу стать самым важным существом в его вселенной.
Юнис медленно кивнула, как будто ей открылась какая-то великая истина.
– Тогда мы похожи.
– Вы и я или вы и Ру?
– Думаю, мы все трое. Мне нравятся люди - гораздо больше, чем можно было бы предположить по моей репутации. Я испытала счастье и одиночество, и знаю, что я предпочитаю. Когда-то я была замужем за человеком по имени Джонатан Беза, который зарабатывал деньги на продаже мобильных телефонов. Хороший, добрейший человек, но мы отдалились друг от друга. Я не могла усидеть на месте, в то время как Джонатан мог. Мы наблюдали за заходом солнца на Марсе. Когда мы держались за руки в наших костюмах, Джонатан сказал мне: - Я мог бы наблюдать за этим тысячу раз, и мне бы это никогда не наскучило.
– И я поймала себя на мысли: закаты - это все прекрасно, но кто захочет видеть один и тот же закат дважды?
– Почти все человечество, за исключением вас.
– Ну, да. Я никогда не говорила, что не была исключением. Но я и не отшельница. На "Занзибаре" я была рада, когда Чику Грин нашла меня. Другое лицо, другая голова, в которой можно плавать. И мне было приятно видеть новые лица на Орисоне.
– Пока, как говорится, все гости не начнут вонять.
– Ты этого не делаешь. Как и Ру. Я не жалею, что действовала быстро, поместив его в карантин, но я действительно сожалею, что причинила ему боль.
– У вас была причина злиться.
– Но минутное размышление подсказало бы мне, что он вряд ли мог быть осведомленным орудием заговора о диверсии. Как ты думаешь, он простит меня после той боли, которую я причинила?
– Вам следовало бы спросить его.
– Но Гома вспомнила мучительный крик, который издал Ру, и страх в его глазах, когда Юнис превратилась из друга во врага, подобно перемене погоды.
Оправданно, учитывая обстоятельства. Но простительно?
Зная своего мужа так, как она сама, Гома не была так уверена в этом.
Прошел день, за ним другой. Утром третьего дня Садалмелик умер. Они были с ним, когда это случилось, хотя тантор уже давно потерял сознание. Даже Юнис к тому времени смирилась с неизбежным, признав, что битва велась не за спасение Садалмелика, а за то, чтобы помочь Элдасич и Ахернару. В их случаях инфекция была не такой запущенной, и казалось, что противовирусные препараты широкого спектра действия дали некоторое ценное время - окно, в течение которого, возможно, можно было бы разработать и применять что-то более эффективное.
Танторы все еще находились на карантине - Элдасич и Ахернар в своих отдельных камерах, Атрия, Мимоза и Кейд во временной камере хранения, где их можно было освободить от тяжелых, неповоротливых скафандров. К тому времени стало ясно, что инфекция могла передаться только при близком расположении или прямом контакте, а не через систему циркуляции воздуха. Тем не менее Юнис отказалась рисковать.
Во время долгого бдения с Садалмеликом Гома часто оставалась наедине с Юнис, поскольку они делали все, что могли, чтобы облегчить страдания тантора.
– То, что я сказала насчет приветствия новых лиц, было правдой, - сказала Юнис, - но Садалмелик был моим хорошим другом на протяжении многих лет. Да, мы разные - с ними нужно провести всего несколько минут, чтобы понять это. Они чувствуют время иначе, чем мы. Но партнеры не обязательно должны быть одинаковыми. Мы могли бы быть такими сильными вместе - такими полезными.
– Как вы думаете, мы когда-нибудь научимся ладить?
– С каждой смертью становится все труднее.
– Она выжала губку, увлажняя область вокруг незрячего, заклеенного пластырем глаза Садалмелика.
– Все наши преступления против них были бессмысленными, но в этом есть особый идиотизм. Ваш врач, должно быть, спланировал это еще до того, как вы покинули Крусибл.
– Вероятно, он так и сделал, - сказала Гома, думая о взрывных устройствах, контрабандой провезенных на борт "Травертина".
– Думаю, он хотел подобраться достаточно близко к танторам, чтобы причинить им вред, уничтожив корабль - буквально взорвав его у них перед носом. Очевидно, самоубийство, если только он не планировал поместить эти заряды на борт спускаемого аппарата. Это не удалось - Мпоси устранил угрозу, - поэтому он вернулся к вирусу. Но даже это было непросто, поскольку он не знал, что большинство танторов все еще находились на борту "Занзибара".
– Он даже не знал о здешних шестерых, пока не приземлился.
– Это правда. Но если бы они были где-нибудь, то велика была вероятность, что они были бы рядом с вами. К счастью, он ошибался.
– Не то чтобы это принесло Садалмелику какую-то пользу.
– Помолчав, она добавила: - Что вселяет в кого-то столько ненависти, Гома?
– Не совсем ненависть - я имею в виду, как он мог ненавидеть то, чего никогда не знал? Я подозреваю, что это скорее страх.
– Страх разделить вселенную с другим мыслящим видом?
– Страх, что танторы всегда будут чем-то... неправильным, я полагаю - ошибкой, рожденной из ошибки.
– Гребаная глупость. Есть ли хоть какая-нибудь часть этой вселенной, которая не возникла как ошибка?
– Не у всех ваша точка зрения. И прямо сейчас я хотела бы, чтобы это сделали как можно больше нас.
– Садалмелик никогда не знал "Занзибара" - только этот мир, эти замкнутые пространства, эти воздушные шлюзы и скафандры. Я за компанию. Я - его единственный живой пример человеческого существа. И все же, когда мы разговаривали, мне приходилось напоминать себе, что он никогда не бывал в тех местах, никогда не знал, как они пахнут, как они звучат. Вот на что похоже воспоминание, Гома - это больше, чем воспоминания, передаваемые из поколения в поколение истории, устная история. Они это чувствуют. Это глубоко внутри них - кровавый мост между настоящим и прошлым. Он вспоминал Землю. Он говорил об этом не как о чем-то, о чем ему рассказывали, а как о мире, который он знал до мозга костей. Как будто он тосковал по голубому небу, яркому солнечному свету, обещанию долгих дождей. Жизнь как у слона - простая, как дыхание, тяжелая, как смерть, радость и печаль от того, что ты жив. Для них никогда ничего не было легко. Но и ничто никогда не было таким сильным. Они родились, зная, что они цари творения. Они приняли самое худшее, что мог обрушить на них мир, включая человечество.
– Вы были не таким уж плохим товарищем, - сказала Гома.
– Я старалась быть для них всем, чем могла.
– И вам это удалось. Если есть долги, которые нужно погасить, с вашими делами покончено. Кем бы вы ни были, чем бы вы ни были, вы достигли одной человеческой вещи - вы были добры к танторам.
Юнис дотронулась до хобота Садалмелика, теперь уже совсем холодного и неподвижного.
– Он умирает.
– Знаю.
– Я никогда не говорю о смерти в их присутствии. Дело не в том, что они не понимают или нуждаются в защите от правды. Они все прекрасно понимают. Они просто находят наш взгляд на это несколько упрощенным - даже ограниченным. Ты ведь не будешь говорить о смерти, правда?