Пробуждение Посейдона
Шрифт:
Теперь уже слишком поздно.
– Их сотни тысяч, - сказала Юнис.
– Взрослые, дети - танторы, как я уже упоминала. Перехваченные из Крусибла Паладином, проскочившие между двумя Мандалами.
– Тогда неудивительно, что этот корабль вышел на контакт, - сказал Ру.
– Если вы им не отвечали, они, должно быть, обратили внимание на первые признаки человеческого обитания в других частях галактики.
– И вот тут-то мы и сталкиваемся с небольшим местным осложнением. Нелегко сообщить эту новость, но, боюсь, на "Занзибаре" не осталось ни одного человека. Были... трудности... расхождения во мнениях. Довольно резкие разногласия.
– Что случилось с моей бабушкой?
– спросила Гома.
– Что-то плохое, - ответила Юнис.
– Но поймите вот что: вы не можете винить танторов ни в чем таком. Именно Дакота ввела их в заблуждение. Но даже она не может быть привлечена к ответственности за то, что с ней стало, во что ее превратили Хранители. Она никогда не была виновата в том, что стала монстром.
– А эти танторы - они сыграли какую-нибудь роль в том, что произошло?
– спросил Ру.
– Безупречны. Невинны, как младенцы. Но, пожалуйста, не стоит недооценивать их на этом основании.
Они достигли более ровной части коридора, где в боковую стену вела огромная дверь. Юнис коснулась кнопки, и дверь распахнулась. Коридор был залит светом, сопровождаемым душным теплом. Она вошла в какую-то комнату, находившуюся за ней, показывая, что собравшимся следует подождать, прежде чем следовать за ней.
Гома почувствовала, как ее эмоции перекосились - смятение и ужас от того, что могло произойти на "Занзибаре" с людьми в целом и с ее собственной бабушкой в частности; и восхитительное, головокружительное предвкушение того, что ей предстояло испытать. Она чувствовала себя предательницей самой себя, не полностью поддавшись печали и гневу, которые были правильной реакцией. Но что она могла поделать? В ее сердце была радость от того, что Ндеге теперь, по крайней мере после смерти, может получить хоть какое-то прощение. Она бы отдала все, что угодно, чтобы сообщить этот жизненно важный факт Крусиблу в прошлое, чтобы это могло облегчить бремя Ндеге. Она не могла подчинить время своей воле; она не могла принести Ндеге это великое счастье. Но у нее был этот момент, и сейчас она была благодарна судьбе.
И она собиралась встретиться с танторами.
Она услышала, как Юнис что-то говорит. Она услышала отвечающие голоса. Ей казалось, что все стрелы ее жизни указывают на этот момент.
Юнис вернулась в коридор.
– Хорошо, они готовы принять вас. Эти танторы - мои друзья, и они желают мне добра, но, кроме меня, они никогда не видели другого человеческого существа. Поэтому, пожалуйста, никаких резких движений, никаких криков, ничего, что могло бы быть истолковано как угрожающий жест.
– Мы не будем их пугать, - сказала Гома.
– Я беспокоюсь не о них, дорогая.
– Вы двое должны идти первыми, - сказала Васин, жестом приглашая Гому и Ру войти в дверной проем.
– Вы это заслужили. Пусть это будет все, на что вы надеялись.
– Спасибо вам, - сказала Гома с искренней благодарностью.
Они вошли вместе с Юнис, идущей рядом с ними, и на мгновение все, что они могли сделать, это прищуриться от яркого света этой подземной комнаты. Здесь было тепло - гораздо теплее и влажнее, чем в коридоре, - и Гома почувствовала, как кровь приливает к кончикам ее пальцев.
Под их ногами была грязь. Помещение имело огромную сводчатую крышу с вделанным в нее куполообразным световым люком. Пол был ступенчатым, с разными уровнями.
– Это был естественный пузырь, - говорила Юнис.
– Пригодился нам. Мы накрыли его крышей, защитили от потери давления, накачали атмосферой. Мы раскопали несколько соседних камер, но эта по-прежнему самая большая.
С таким же успехом она могла нести какую-то тарабарщину, и Гоме было все равно. Именно танторы привлекли ее абсолютное и обязывающее внимание. В это мгновение ничто другое во вселенной не имело значения.
– Они великолепны, - сказала она.
Ру держал ее за руку. Гома сжала руку в ответ. Этот момент принадлежал им и только им, такой же драгоценный, как и все, что они делили.
– Да.
От холода коридора у нее уже слезились глаза; теперь вода превратилась в слезы радости. Да, их было всего три - ничто по сравнению с тем множеством, на которое она осмеливалась надеяться. Но все же: быть здесь сейчас, стоять в этой комнате и созерцать трех живых танторов - всегда будет ее жизнь до этого момента и ее жизнь после него, одна будет тусклым отражением другой, и ничто уже никогда не будет прежним.
Вселенная преподнесла им подарок. У нее кружилась голова от волнения, она была вне себя от благодарности, удивления и ощущения, что впереди их все еще ждут прекрасные возможности.
– Скажите что-нибудь, - попросила Юнис.
– Обычно это помогает.
Гома открыла рот и обнаружила, что у нее пересохло в горле. Она закашлялась, сглотнула, пытаясь собрать остатки самообладания. Было трудно говорить, когда она так улыбалась. Мпоси и Ндеге - если бы только они могли быть здесь и видеть то, что видела она.
Но они были такими, если она хотела, чтобы они были такими.
– Я Гома Экинья, - сказала она.
– Это Ру Муньянеза. Мы проделали долгий путь, чтобы найти тебя. Вы великолепны - чудо для нас. Спасибо вам за то, что позволили нам встретиться с вами.
Перед ними на слегка приподнятой части пола стояли три тантора, взрослые или почти взрослые, по ее оценке. Конечно, это были слоны - физиологические различия между танторами и обычными слонами не были драматичными, - но все в том, как они стояли, напряженный, непоколебимый пристальный взгляд говорил о чем-то, выходящем за рамки животного интеллекта. Это было в их поведении, в том, как они опускали головы - не раболепие, а скорее своего рода приветствие, демонстрирующее выпуклость их черепов, напичканных интеллектом.
Инструменты и снаряжение свисали с ремней и сбруи, закрепленных вокруг них, а над туловищем и между глазами их брови были закрыты изогнутой металлической пластиной, которая крепилась на месте, как лошадиная уздечка. Черная пластина содержала экран и решетку, и именно из-за этих решеток доносились их голоса. Средний из трех, самый крупный и зрелый, заговорил первым.
– Добро пожаловать, Гома Экинья и Ру Муньянеза. Я Садалмелик.
– Я Элдасич, - сказал тот, что стоял слева от Садалмелика.