Пробужденная совесть
Шрифт:
Пересветов долго глядел в лицо Беркутова.
— Чудак, — наконец, усмехнулся он, — у человека через год с молотка все именье продадут, а он у него тридцать тысяч просит. Ты в себе ли, Михайло Николаич?
Беркутов позеленел от злобы.
— Я-то в себе, — запальчиво прошептал он, — да вот ты-то, верно, не в себе. Ты меня, милый, не дурачь, потому что если ты со мной воевать хочешь, так я тебя живехонько в яму столкну. Неужто ты думаешь, — понизил он голос, — что я не знаю, что ты убил Трегубова, и не догадываюсь, как это ты сделал?
— Ну, как? — прошептал Пересветов и
— Как? Слушай, если хочешь. Трегубов был с твоей женой в угловой комнате. Поэтому там найден его пиджак и остатки ужина. Так?
— Ну?
— Когда он заснул, твоя жена отперла тебе окно кабинета, и ты влез туда, взломал ящик стола стамеской и ограбил деньги. И в эту минуту в кабинет вошел Трегубов. Он был в халате. Вероятно, его пробудил какой-нибудь неосторожный стук. Тогда ты бросился на него сзади и задушил.
— Чем? — спросил Перееветов с искривленным лицом,
— Чем? Этого я не знаю. Да мало ли чем! Веревкой, шнурком халата, руками!
— Нет, — качнул головой Пересветов. Его голова была чуть скошена на левый бок, а его колени дрожали... — Нет, — снова качнул он головой и добавил: — Ну, дальше, дальше...
— Потом вы с женою вытащили труп Трегубова через окно в сад и бросили его в Калдаис. Так?
— Ну, и что же? — спросил Пересветов.
— И теперь ты мне должен дать тридцать тысяч, — заключил Беркутов, измеряя его с головы до ног презрительным взглядом.
Пересветов покачал головой.
— Нет, я тебе их не дам, — наконец, сказал он.
— А если я на тебя донесу? — чуть не закричал Беркутов. Он начинал выходить из себя.
Пересветов повернул к нему усталое лицо.
— У тебя нет против меня никаких улик.
Беркутов схватил его за руку.
— Нет, есть, в том-то и дело, что есть. У меня та самая стамеска, которой ты взломал стол. Следствие ее проморгало, а я нашел в трегубовском саду, недалеко от берега реки.
— Она с тобой? — прошептал Пересветов.
Вместо ответа Беркутов вынул из бокового кармана своей куртки стамеску и показал ее Пересветову. Тот долго глядел на нее во все глаза.
— Если ты хочешь знать, — наконец, проговорил он с усталой усмешкой, — так это не ты, а я сейчас могу пойти к становому и донести на тебя. Стамеска-то ведь не у меня в кармане, а у тебя.
В свою очередь, Беркутов долго глядел в лицо Пересветова широкими глазами.
— Однако, ты далеко пошел, — наконец, злобно усмехнулся он.
— Подальше учителя, — поднял на него глаза Пересветов и после минутной паузы добавил: — И вот тебе мой наказ. Если ты через день не закинешь эту стамеску куда-нибудь в реку, так я на тебя донесу, может быть. Слышал? Так вот будь поосторожней.
— Слушаю-с, — усмехнулся уголками губ Беркутов и спрятал стамеску. И снова он заходил из угла в угол по комнате. — Так неужто ты мне не дашь денег? — через минуту снова остановился он перед Пересветовым. — Понимаешь ли, этими деньгами ты спасешь несколько человеческих жизней.
— Жизней? — переспросил его Пересветов. — А помнится мне, ты раньше говорил, что жизнь человеческая стоит грош. Помнится мне, говорил ты это!
— А по-твоему, сколько она стоит?
— Миллион миллионов, — отвечал
— Так вот и дай денег, если она так дорого стоит, — сказал Беркутов.
Пересветов молчал и глядел в окно.
— Заезжай ко мне дня через два, — наконец, проговорил он, — я подумаю.
— Нет, уж ты бы лучше наверное сказал, — тронул его плечо Беркутов, — мне-то ведь ждать некогда.
— Наверное не могу. — Пересветов встал на ноги и добавил: — Ты ко мне больше не приставай, я спать хочу. Где мне ложиться-то?
— На кровать ложись, а я лягу на диване.
Беркутов все еще ходил из угла в угол по комнате.
«Неужто я так-таки и не достану у него денег? — думал он, ероша курчавые волосы. — Но каков он гусь, каков гусь. Кто бы этого мог ожидать!»
Между тем Пересветов приготовил себе постель, разделся и залег под одеяло.
— А стамеску-то ты непременно завтра же забрось, — проговорил он, обращаясь к Беркутову, — а то я за себя не ручаюсь. Слышал?
— Слушаю-с, — насмешливо отвечал Беркутов и даже шаркнул ногами.
«Да не может же быть, чтобы моя игра была проиграна окончательно!» — думал он, ероша волосы. И он без конца ходил по комнате. Наконец, он погасил лампу, наскоро разделся и лег на диван, покрывшись пледом. Но ему долго не спалось. Он долго возился, переваливаясь с боку на бок, с одной и той же мыслью в голове. В гостинице было тихо. Из коридора доносилось чье-то громкое похрапывание. Кто-то бормотал во сне. Наконец, голова Беркутова отяжелела, в виски застучало, и он заснул. Но скоро он внезапно проснулся, точно его кто толкнул под бок. Он оглянулся. Пересветов скорчившись сидел на своей постели в углу, с искаженным лицом и широко открытыми тусклыми глазами. На его коленях лежала подушка, и, должно быть, его колени сильно вздрагивали, так как подушка слегка подскакивала на них. Вероятно, он кричал, и этот крик разбудил Беркутова. Он подошел к нему.
— Ты чего? — спросил он, присаживаясь к нему на постель. — Чего ты?
Пересветов молчал и смотрел на Беркутова тусклыми глазами.
— Ты чего не спишь? — повторил свой вопрос Беркутов.
— Выплыл, — прошептал Пересветов, вздрагивая.
Подушка сильней заколебалась на его коленях.
— Выплыл, — повторил он с тоскою. — Кровь-то человеческая за мной следом, видно, идет.
Беркутов встал и дал ему стакан воды. Тот выпил его весь до дна и благодарными глазами заглянул в глаза Беркутову. Затем он положил в изголовье подушку и улегся снова, натянув до шеи одеяло. Он выглядывал донельзя утомленным. Его борода слегка вздрагивала.
— Дашь ли ты мне денег? — спросил Беркутов.
— Н-не знаю, — отвечал Пересветов. И через минуту он с тоскою добавил: — Не надо было мне говорить о двух калачах, Михайло Николаич. Все это неправда, что ты говорил. Все неправда!
Беркутов улегся и скоро заснул.
На следующий же день он, утром, пока еще Пересветов спал, отправился домой. Его сильно беспокоило несколько предположений. По дороге он встретил столешниковского объездчика. Тот ехал верхом в Аляшино.
— Правда, что труп Трегубова всплыл против нашей усадьбы на перекате? — спросил он.