Проценты кровью

Анисимов Андрей Юрьевич

– Именно так, Петя. Мы должны правду-матку, как ты говоришь, раскопать, – подтвердил Суворов.

– А ты представляешь, как мы будем работать? – спросил Ерожин и сам ответил: – Работать мы будем подпольно. Никто не даст отцу и отчиму вытаскивать их чадо официально. На любые наши доказательства станут смотреть как на ловкую фальсификацию. Мы стороны заинтересованные, и нам веры нет. Мне в этом случае даже легче, я частное лицо. А ты работающий криминалист. И знаешь, от кого сейчас зависит судьба этого парня?

– От нас, – выпалил Суворов.

– Нет, Витенька, судьба нашего чада зависит от барышни-практикантки из Ленинграда. Вот с кем тебе предстоит разобраться, – Ерожин посмотрел в глаза криминалиста, стараясь понять, осознал ли тот его слова.

Виктор Иннокентьевич осознал. Он по дороге много думал на эту тему, но ничего путного придумать не сумел.

– Если мы решим, что Гриша останется, ты найдешь, где ему пожить? – спросил Виктор Иннокентьевич.

– Не

пожить, а спрятаться, – уточнил Петр Григорьевич. – У меня Гришу не спрячешь. Ерожин у Ерожина! Хорошенькое укрытие. Надо подумать. – Подполковник стал перебирать знакомых или друзей, к кому можно было бы с такой просьбой обратиться.

– Я знаю, – сказала Надя.

– Что ты знаешь? – не понял Петр Григорьевич.

– Такое место. – Если бы Ерожин наблюдал в этот момент за своей женой, он бы увидел, как покраснели ее щеки. Но подполковник думал о проблемах Гриши.

– Ты помнишь деревушку под Самарой, где живут твои знакомые? – набралась смелости Надя.

– Ты о ком? – начиная кое о чем смутно догадываться, изумленно спросил Ерожин.

– О Шуре и Алексее.

– Звонок Ростоцкого твоих рук дело? – Ерожин с интересом посмотрел на жену. Оказывается, все-таки Надя…

– Потом расскажу, – пообещала супруга Ерожину.

– Я не в таких близких отношениях с этой семьей, чтобы обременять их подобной просьбой. Укрывая Гришу, люди рискуют, – предупредил Петр Григорьевич, продолжая наблюдать за женой.

– Можно, я возьму это на себя? – предложила Надя, положив руку на плечо мужа.

– Валяй, если не шутишь, – согласился Ерожин.

Надя вынула из кармана Петра Григорьевича мобильный телефон и ушла с ним в комнату.

– Что тут у вас происходит? – спросил Суворов. – Какая деревушка под Самарой? Какой Алексей?

– Я тоже не все пока понимаю, но надеюсь разобраться, – признался Петр Григорьевич, продолжая находиться в состоянии легкого шока.

Не прошло и трех минут, как Надя вернулась на кухню:

– Все в порядке. Вашего сына, господа родители, под Самарой ждут.

– Отец, ты крутую девочку себе в жены нашел, – неожиданно подал голос Гриша.

– Она, между прочим, приходится тебе матушкой, – усмехнулся Петр Григорьевич и, подавая пальто жене, сказал: – Может быть, крутая девочка объяснит наконец глупому старому мужу, откуда она столь хорошо знакома с семьей Ростоцких?

– Придется, – пообещала Надя и, оглядев снизу вверх своего пасынка и двух отцов, добавила: – Но сначала проводим вашего сына.

19

В осенний воскресный вечер, когда Суворов и Надя с мужем пристраивали Гришу Ерожина в поезд на Казанском вокзале, сестра Нади Люба стояла на перроне Ярославского. Сестер разделяла площадь трех вокзалов и разные задачи. Надя с мужем провожали Гришу, а Люба встречала Глеба. Поезд запаздывал, и девушка, прячась от ветра, зашла в зал ожидания. На Ярославский вокзал не приходят поезда из дальнего зарубежья. Редко ездят по этой дороге и богатые туристы. Поэтому публика здесь серьезная. С северов тянутся в Москву работяги погулять, отсидевшие срок зеки за новыми приключениями, купцы на оптовые склады за товаром, а из столицы в северном направлении путешествуют геологи, охотники, родные уголовников с передачами на зоны и другой романтический люд. Люба уселась на свободное место и, покосившись на бородатого бомжа в некогда шикарной дубленке, в разных ботинках и при мешке со всем его пожизненным имуществом, открыла газету. Бомж порылся в мешке, извлек пакет со съестным припасом и начал неторопливо и обстоятельно жевать. Зубов у него сохранилось немного, и процесс требовал сосредоточенности. Раньше бы Люба ни за что не осталась сидеть рядом с подобным типом, но теперь девушка смотрела на окружающих совсем по-другому. Горе учит людей. В своем юном возрасте Люба пережила слишком много. И принц пришел к ней совсем как в сказке про бедную падчерицу, посланную в лес злой мачехой. Разница была лишь в том, что Любу в лес никто не посылал, она отправилась туда по доброй воле.

Только рыбаки знают, что такое вынужденный простой в море. Когда штормит, сейнер, как поплавок, болтается на волне. Тралить в шторм нельзя, и команда валяется в спальных гамаках, раскачиваясь в такт волне. Люди помногу недель живут бок о бок. Все истории давно пересказаны, байки и анекдоты навязли в зубах. Кроме глухого раздражения, сосед никаких чувств не вызывает. Но стоит ветру стихнуть, настроение команды резко меняется. На палубе закипает работа. Каждый знает свое место. От былого антагонизма нет и следа. Серебро рыбы в ящиках идет в трюм. Азарт рыбацкого дела захватывает всех. В непогоду команда опять сникает. Штормит иногда по нескольку недель. Случается, что психика человечья не выдерживает, и нормальный мужик сходит на берег идиотиком.

В середине июня минувшего лета Северное море взбунтовалось. Шторма шли в накат каждую неделю. Глеб знал, что надо держаться. Но на душе было пакостно. Телеграмму о гибели брата радист принес, когда они шли вдоль берегов Норвегии. Попасть на похороны нечего было и думать. Без моториста

корабль не бросишь. Замены нет. Вся команда с капитаном – двенадцать душ. Оставалось еще две недели лова, и из этих двух недель восемь дней штормило. Глеб болтался в своем гамаке и вспоминал Фоню. Глеб был на два года младше брата, но с десяти лет опекал его, как старший. Фон я хорошо учился. Математика давалась ему запросто, он без труда запоминал стихи и не делал ошибок в диктантах. Глеб учился хуже. Он любил географию и литературу, а в математике был слаб. Зато лучше всех ориентировался в лесу. Следопыт из него бы получился покруче индейцев Фенимора Купера. Следы зверей Глеб видел не только зимой, как говорят охотники, по белому, но и летом по примятой траве, по разрытому мху прекрасно знал, какая зверюга тут проходила. И еще он здорово дрался. Глеб не боялся никого, и даже мальчишки из старших классов перед ним робели. Фоня под крылом Глеба всегда чувствовал себя в безопасности. После школы братья разъехались. Глеб пошел в мурманскую мореходку, а Фоня поступил в архангельский педагогический. Он окончил школу с золотой медалью и шел вне конкурса. С тех пор они встречались лишь на каникулах. Потом Фоня уехал в Москву и аккуратно, раз в десять дней, писал Глебу обстоятельные письма. За месяц до гибели прислал фото невесты. Девушка на карточке насторожила Глеба своей красотой. «Скорее всего щучка», – подумал он. Глеб побаивался очень красивых женщин и недолюбливал смазливых мужчин. Сколько ни приходилось ему встречать по жизни красавчиков, все они на поверку оказывались либо пустышками, либо дрянью. Личная жизнь Глеба Михеева для окружающих оставалась загадочной. Он не завел семью и не имел постоянной подруги. Еще учась в мореходке, юноша подружился со студенткой Ликой Морозовой. Они собирались пожениться. Перед первой рыболовной ходкой Глеба девушка клялась ждать любимого. В двух дошедших до Михеева письмах сообщала, что молодых людей к себе на километр не подпускает. Но по возвращении с моря стажер-моторист застал Лику замужем. Полгода Глеб в сторону девушек не глядел.

Машку Козу он повстречал недалеко от порта. Их знакомство напоминало банальную историю из телевизионных сериалов. Поздним вечером, отшагав подвесной мост, связывающий мурманский порт с городом, молодой моряк услышал со стороны сквера отчаянный женский визг и мольбы о помощи. Поспешив на крик, он увидел, как три сопляка лет по семнадцати пытаются изнасиловать девицу. Глеб раскидал парней. Девицей оказалась Машка по кличке Коза, известная в городе валютная проститутка. Глеб проводил Машку до дома, и она решила отблагодарить спасителя натурой. Глеб остался у Машки на ночь и прожил до следующего плавания. Часто в море, болтаясь в качку на гамаке, Глеб думал об этой странной привязанности. Машка привлекла к себе парня необычайной веселостью нрава и постоянной готовностью к сексу. Занималась любовью Коза тоже весело. Глеб сперва стеснялся, а потом привык к ее шутливой откровенности. Коза заявляла, что к самому Глебу она равнодушна, но «балдеет» от его члена, который окрестила Хорьком. «У тебя он такой живчик, и так здорово во мне прыгает», – шептала Коза в интимные моменты. Когда Глеб приходил к ней после плавания, Машка первым делом спрашивала: «Как там мой Хорек поживает?» Прощаясь с проституткой, Михеев каждый раз давал себе слово, что он больше к ней никогда не придет. Но, вернувшись из плавания, слово свое нарушал. Сойдя на берег тогда, в июне, он как всегда направился первым делом к Козе. Маша открыла дверь и, глядя на Михеева потухшим взглядом, встала у порога. Глеб попытался пройти, но Машка с места не сдвинулась.

– Может, я войду, или у тебя клиент? – спросил Михеев, наливаясь обидой.

– Уноси, Глебушка, своего Хорька от меня подальше. Я инфицированная. Понял? – тихо сказала Коза и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Глеб достал из кармана пузырь «смирновки» и шагнул в маленькую квартирку. Они просидели всю ночь на кухне, и проститутка рассказала нехитрую историю своего несчастья. Машка попала в облаву и была насильно обследована. Тогда и выяснилось, что она носитель страшного вируса… Глеб перед уходом вытряхнул весь четырехмесячный заработок из своих карманов прямо на пол кухни, оставив себе лишь на дорогу, и под утро ушел. Проверяться сам не стал. Перед плаванием он обязательную проверку выдержал и за собственное здоровье не беспокоился. Михеев сел в поезд и поехал к родителям. Он боялся за стариков, волновался, как они переживают гибель брата. От маленькой станции до родного села моряку предстояло шагать лесом часа полтора. Глеб лес любил и двенадцать верст пути преодолевал шутя. Но за два километра до села попал под грозу. Ветер поднялся ураганный. Деревья не просто шумели, а выли и трещали. На землю с хрустом валились ветки и целые стволы. Небо почернело, и в лесу стало темно как ночью. Потом с неба полило. Струи дождя вперемежку с градом сперва обрушились на кроны деревьев, но, быстро наполнив листья и хвою влагой, устремились вниз. Глеб через три минуты промок до нитки. Но пережидать не стал и быстрым шагом двинулся к дому. Степанида Федотовна встретила сына на крыльце. Он ничего не писал о точной дате приезда и, увидев мать, с тревогой взирающей на дорогу, удивился.