Продается дом с кошмарами
Шрифт:
Лишённый нутра, комод подался. Костя протиснулся к двери. Даже проклятая её ручка в виде львиной головы долго артачилась, прежде чем выпустить пленника!
Вслед за Костей в приоткрытую дверь ринулся чёрный трескучий жар. Едва видимое в дыму, пламя в гостиной уже гудело. Костя побежал по коридору, а тот всё никак не кончался, хотя был всего-то метров восемь. Наконец подалась входная дверь. Костя вывалился в ночь.
Он ожидал, что с грозой пришёл и дождь, но было сухо и пыльно. Ветер крутил и гнул деревья, как траву, а у крыльца в самом деле лежала,
«Пропал! Пропал!» - повторял Костя.
Он боялся оглянуться на дом, но знал, что там скверно: оттуда веяло жаром и палёной вонью. Лопались стёкла. Ветер гудел и выл особым густым голосом, какой бывает только на пожарах.
«Надо бежать к будке и звать на помощь, - соображал Костя. – Только что может сделать вурдалак? Разве не их компашка всё это затеяла? А может, если б я пошёл нынче к Инессе, ничего бы и не случилось? Теперь же всё пропало. Нет, уж лучше к Шнурковым - предупредить, чтоб хоть они не пострадали».
Костя побежал к калитке, но не смог, как жена Лота, не оглянуться. Оба этажа колдобинской дачи уже горели. Ветер трепал пламя. Дом походил на громадный бешеный фонарь, освещавший рыжим огнём дальние деревья. А ближние уже и сами пылали.
Странно было одно: до сих пор никто не прибежал на пожар. Пусть не помочь, так хотя бы поглазеть! Но улица Мичурина оставалась тихой и безлюдной.
Костя забарабанил в калитку Шнурковых. Никто к нему не вышел. Тогда он подтянулся на кованой загогулине ворот и влез во двор.
Дом Шнурковых стоял тёмный, неживой. Костя стукнул в дверь, затем приложил к ней ухо и услышал такое полное безмятежное эхо, что сразу сообразил: дом пуст. «Не может этого быть! Куда они все подевались? Разве со Шнуркова сняли подписку?» - бормотал Костя.
Он ещё раз постучал в дверь. Та вдруг подалась, отворилась с тихим скрипом. В сенях было темно. «Эй!» - крикнул Костя. На этот крик эхо ответило ещё яснее и многогласнее, чем на стук. «Зря я спички с собой не взял, посветил бы,- пожалел Костя. – Теперь они сгорели, весь коробок. А Шнурковых нет как нет. Куда мне теперь? В деревню, к людям? А может, все они мне приснились?»
Садом он всё-таки пробрался к тропинке, которая вела в деревню, и ещё раз оглянулся. Колдобинская дача сияла розовым заревом, из стороны в сторону мотались в саду огненные деревья. Ветер неистово свистел листвой, скрипел стволами, зажигал новые факелы.
Идти было недалеко. Первый дом был Каймаковых, но он всё никак не показывался. Вокруг шумели только какие-то деревья, видимые в темноте очень смутно, лезли навстречу кусты, норовили хлестнуть по лицу.
«Что же это? Не в ту сторону я пошёл, что ли? – испугался Костя. – Быть не может: тропинка тут одна. Или нет уже никакой тропинки? И я в лесу?»
Ничего нельзя было понять в темноте и шуме.
Костя прибавил шаг, думая, что он просто ослаб и притормозил со страху, однако никакой деревни ему так и не встретилось.
Он остановился. «Эй! Эй! Где я?»– закричал он изо всех сил, но комарино слабо в сравнении с шумом бури. Ему в ответ в полнеба нарисовалась ветвистая белая молния, длинная, как Амазонка. В её свете проступили незнакомые деревья, громадные и беспокойные. Конца лесу не было до самого горизонта. Не было видно и пожара.
«Так и есть, заблудился!
– понял Костя. – Двинул, должно быть, в противоположном направлении. Надо возвращаться – тропинка-то вот она».
Он повернул обратно и пошел быстрей, потому что ветер дул теперь в спину. Зловредные кусты, которые недавно хотели остановить его, задержать, подхлёстывали сзади. Костя перешёл на бег.
Бежать почему-то было легко, как младенцу в ходунках, только от темноты устали глаза. Деревни не было и в помине.
Скоро Костя стал различать за собой нестройный гул. Сначала он решил, что это шумит у него в ушах. Он знал: когда бежишь, часто кажется, что сзади кто-то топочет и тебя нагоняет. Но когда к шуму и стуку присоединилось гиканье, Костя всё-таки оглянулся через плечо. Темнота ничуть не разредилась, но в её сплошной гуще прыгали и суетились тени то чернее её, то почти серые.
«Это кусты, только и всего! А кричат обыкновенные совы», - сам себя успокаивал Костя.
Остановиться и рассмотреть преследователей он не мог, но был уверен, что видел очертания головы Владика с его растопыренными ушами. Рядом с Владиком ещё кто-то скакал и попискивал. «Наверное, чёртовы бабы с кошёлками, - ужаснулся Костя. – Или бандит с нечеловеческой ногой? Или аптекарша с селёдочным хвостом? Никому не дамся! Быстрее, быстрее!»
Он мчался, как никогда в жизни, и совсем перестал замечать, что цепкие ветки колют его и рвут.
Да и не было больше никаких зарослей - бежал он по мягкой палой листве в совершенно голом лесу. Ветер стал холодным, жёстким, пустым. Лишь изредка запоздалый листок попадался навстречу и издевательски лепился ко лбу. Топот сзади стал глуше, зато крики и визги истошнее. Костя даже оглядываться теперь не хотел. Он поймал дыхание и бежал ровно, выдыхая через правильные промежутки времени морозный парок. Несколько капель ткнулись в его лицо и сладко охолодили. «Дождь, что ли? Скорее снег, – подумал он. – В августе? Ерунда!»
Но снежинки замелькали, зачастили, ноги стали скользить по тонкому снегу, который лёг поверх сырой листвы. Ветер присвистнул. Те, что бежали сзади, заулюлюкали в ответ. «Только вперёд, - решил Костя. – Всё равно прорвусь либо к Конопееву, либо к шоссе. Так ведь со мной уже бывало!»
Бежал он уже по щиколотку в снегу. Пурга несла перед ним волнистые белые струи, сзади погоня скрипела сугробами и визжала. Костя отмахивался от назойливых холодных хлопьев, но они заполнили весь свет, и ничего не было, кроме них.