Продавцы невозможного
Шрифт:
– Стоять «смирно» еще десять минут, тварь, – приказал офицер Ушенко и вышел из камеры.
Африка, мать ее, тут приказы не обсуждаются.
– Как Араб?
– Две недели, – коротко ответил Чайка.
– Врачи сказали?
– Ушенко.
Надзиратель в таких вещах не ошибался.
– Сука, – едва слышно просипел Пьеро.
– Говнюк, – поддержал сокамерника Апельсин.
Илья промолчал – какой смысл надрываться? Да – сука, да – говнюк, но разве это изменишь? Для обсуждения есть гораздо более серьезная тема, но они… они ее
– Говорят, Тэтчер какой-то новый удар придумал, вот Ушенко и бесится.
– Нет, все дело в том, что он пить бросил…
«Они не чувствуют, они ни черта не чувствуют. – Чайка торопливо жевал кашу. Занятые челюсти – отличный повод не вступать в разговор. – Они не понимают, что Ушенко срывается не просто так, что усиливающаяся агрессия должна быть чем-то обоснована, и это что-то…»
– Говорят, завязавшие алкоголики подвержены сердечным болезням.
– Ага, надейся, Ушенко нас всех переживет.
«А вот это точно!»
Апельсин и Пьеро попали в Африку за весомые дела: один набедокурил с банком, другой целый год качал деньги с электронных счетов страховой компании, но оба они были, если можно так выразиться, ломщиками простыми. Нахватались премудрости, почувствовали себя неуязвимыми, ломанули по мелочи, остались безнаказанными, понравилось, рискнули на крупное дело. Рискнули и проиграли. Они даже городов своих родных ни разу не покидали, не глотнули, в отличие от Чайки, жизни ломщицкой по самое не могу, не стряхивали с хвоста полицейских, не прятались в вонючих трюмах, не висели «блохами» под брюхом «суперсобаки», не видели, как друзья умирают и… и сами не убивали. Вот и не чуяли они то, что для Ильи носилось в воздухе.
Опасности не чуяли.
– Хватит жрать! Строиться, педики! Шевелите задницами!!
– Увидимся за обедом, – бросил Пьеро.
– Конечно, – кивнул Чайка.
«Возможно…»
Рабочий кабинет, который когда-то казался маленьким кусочком рая, дарованным узнику Африки самой Судьбой, теперь виделся серым и тусклым. Камерой виделся. Камерой смертника. Работа есть, но за нее никто не спрашивает, дали какую-то ерунду и даже срок не установили. Хочешь – пиши программу, хочешь – в потолок плюй. Внешние каналы отрубили, сказали – временно, мол, проверка из Цюриха идет. Знаю я ваши проверки. Не маленький.
Опасность!
«Хотел изувечить меня, но Флобер не разрешил…»
По-прежнему защищает? Не позволяет Ушенко сполна насладиться властью над умным ломщиком? Что хотел сказать надзиратель? Почему сказал? В чем смысл? Бессильная злоба или нечто другое? Какого хрена тебе нужно, господин офицер Ушенко?
«Хотел изувечить, но не разрешили».
Араб отправился в лазарет. Перестал выходить на работу. Лазарет в другом корпусе.
Чайка закурил сигарету – обычную, «травку» давно перестали приносить, – и улыбнулся, увидев, как дрожат пальцы.
Лазарет в другом корпусе. Араб перестал выходить на работу. Ушенко хотел избить меня, но Флобер не позволил. Флоберу нужно, чтобы я оставался на рабочем месте.
Потому что Флобер собирается прикрыть лавочку.
Вот и правильный ответ, мать твою, вот и гребаная разгадка.
Сказка о спецподразделении в Цюрихе оказалась сказкой. А может, и не сказкой – это ничего не меняет. Вряд ли те машинисты, которым дали второй шанс, писали -вирус. Им повезло больше, их способности определяли с помощью других задач. А я влип.
Флобер выполнил заказ Сорок Два? Может быть. Флобер выполнил заказ Цюриха? Может быть. В любом случае никто не должен знать, откуда взялся -вирус. Концы нужно обрубить, и он, Чайка – первый конец списка.
Потому и должен выходить на работу.
«Похоже, не сегодня-завтра меня отправят на каменоломни…»
А там – Пилсуцки. Просто и со вкусом.
Потом разберутся с другими машинистами, которые знают меньше, но все равно что-то знают или догадываются. Их будут убивать по одному. А если ребята сообразят, что к чему, и поднимут бунт, то тем облегчат Флоберу задачу – он тупо перестреляет всех прямо в корпусе.
Илья посмотрел на сигарету.
Пальцы дрожат, но страха нет. Странно – страха нет. Организм дрожит, а душа спокойна.
«Мой вирус ставит на уши мир, помогает Сорок Два давить верхолазов. Возможно, я был рожден для того, чтобы его написать…»
Чайка глубоко затянулся и вздрогнул – щелкнул дверной замок.
Служебное расследование показало, что виной всему послужил компьютерный сбой, ставший следствием вируса, запущенного во внутреннюю сеть Африки террористами. Саму вредоносную программу защита обезвредила, однако несколько файлов проползло и активизировалось. Обрушить систему, как это планировали террористы, не получилось, однако небольшой сбой остатки вируса учинили.
Внутренние двери открылись в тот момент, когда ломщиков уже увели на работу, а бандиты только собирались покинуть столовую. Бунт вспыхнул мгновенно. Почуявшие свободу заключенные принялись крушить все вокруг. К счастью, сотрудники учреждения успели укрыться в специальных, защищенных помещениях, двери которых управлялись вручную.
Пилсуцки, разумеется, мчался впереди всех. Здоровенный, волосатый и очень злой.
– Ищите наркоту! Здесь должна быть наркота!
Вот выскочил Пьеро. Выскочил и упал, получив по голове обрезком трубы. Два уголовника задержались и принялись пинать парня ногами. Метили в голову, не избивали – убивали.
Для того и пришли.
Стон быстро перешел в хрип.
И затерялся в криках, несущихся отовсюду. Из каждого кабинета.
Апельсину повезло еще меньше. Он надеялся спрятаться, забился под стол. Нашли. С гоготом выволокли. На столе и разложили.
Это, мать твою, Африка, тут много диких животных.
Чайка выскочил в коридор через две секунды после того, как щелкнул автоматический замок. Не просто выскочил – со стулом в руках. Им и запустил в Пилсуцки. Не в голову, разумеется, в ноги. Бандит полетел на пол, об него споткнулись, несколько секунд растерянности, свалки, а Илья уже в другом конце коридора, раз открылись главные двери, должны открыться и запасные. Не сообразил – инстинкт вел. Инстинкт не раз выручал в бесшабашной ломщицкой жизни, помог и сегодня.