Продавец троллей
Шрифт:
— Куда же ты едешь? — спросил Гудвин.
— Туда, откуда приехал! — крикнул попугай.
— А что спрятано в клетке? — спросил Гудвин. Он продолжал надеяться, что попугай знает про троллей.
— Ежели не видишь, возьми подзорную трубу! — ответил попугай.
Бомстаф слушал и усмехался. Он заказал ещё рюмку рома, но предупредил хозяина, что на этот раз желает получить наилучшего ямайского. Хотя Бомстаф, казалось, был погружён в любовное созерцание своей рюмочки, он отлично догадался, что Гудвину известно о попугае нечто такое, чего он сам не знает, поэтому Бомстаф навострил уши.
Но все эти расспросы и
— А где тролли? — — сделал Гудвин последнюю попытку добиться ответа. — Ты видел троллей?
Но попугай, казалось, не обращал на Гудвина никакого внимания. Он наклонился к собачьей морде и, заглядывая Гектору в глаза, произнёс:
— Буу-у!
К берегам Франции
На следующее утро (не слишком рано, так как Бомстаф не любил рано вставать) красавец кораблик «Элинор» на всех парусах вышел из Пула в открытое море, на борту корабля находились Гудвин и Гектор.
Им очень повезло, что Бомстаф направлялся обратным рейсом в Марсель, а Марсель, как известно, находится на побережье Средиземного моря. Гудвин решил, что нужно разыскать торговца, который продал Бомстафу попугая. Теперь Гудвин был совершенно уверен в том, что попугай принадлежал раньше Кастанаку, и полагал, что птица видела троллей — иначе откуда она научилась говорить «бу-у!».
Странный человечек, которого Гудвин встретил ночью в Глестонбери, говорил совершенно точно, что Кастанак отправился в Авиньон. Авиньон же, как объяснил ему Бомстаф, находится неподалёку от Марселя, поэтому Гудвин решил начать поиски Кастанака с Марселя.
Гудвину и Гектору очень понравилось морское путешествие. Поэтому никто не огорчился, что оно заняло целый месяц. Почти всё время стояли безветренные дни, а когда поднимался ветерок, он обыкновенно дул с юго-запада и приходилось лавировать против ветра, поэтому корабль продвигался к югу очень медленно. Бомстаф никуда не спешил и поднимал паруса только в дневное время. Вечером и ночью он ставил судно на плавучий якорь, потому что Бомстаф был весельчак и любил хорошо покушать в своё удовольствие, а потом на всю ночь залечь в койку и как следует поспать.
Убрав вечером паруса и поставив корабль на плавучий якорь, Гудвин и Бомстаф вместе со всей командой, состоявшей из четверых морских волков, принимались за еду и забавлялись настольными играми. В ясную погоду они располагались на палубе, а когда шёл дождь или становилось прохладно, сидели в каюте. В эти дни Гудвин опять полюбил морские путешествия, причём даже больше, чем в дни своей молодости. Особенно понравилось ему играть на палубе в шахматы или рассказывать истории в ясные звёздные ночи. Подняв взгляд, он видел над головой верхушку высокой мачты, выделявшуюся на фоне тёмно-синего неба, усеянного тысячами мерцающих звёзд.
Гектор всегда лежал рядом с ним, а на его большой голове восседал попугай Кастанак. Эти двое сделались лучшими друзьями, и Кастанак Проводил теперь больше времени на голове Гектора, чем на плече у Бомстафа. Кастанак часто принимался с жаром болтать, скрипучим голосом уговаривая громадного бладхаунда, чтобы тот пил свой ром и не совал свой нос в чужие дела, но Гектор только лениво поглядывал на попугая из-под тяжёлых век, не мешая тому болтать сколько вздумается. Так же спокойно он терпел, когда попугай принимался разгуливать взад и вперёд у него по спине, словно по полу, без устали лопоча, что он хочет путешествовать. Обыкновенно это служило у попугая знаком превосходного настроения. Каждое утро попугай подходил и легонько скрёб большого пса лапой по морде, пока тот не приоткрывал один глаз.
Увидев это, попугай говорил ему «Бу-y!», и Гектор снова закрывал глаз. Попугай не знал, что Гектор спит только вполглаза, потому что его приоткрытый глаз был так хорошо спрятан под тяжёлым веком, что разглядеть это было невозможно.
Бомстаф с Гудвином тоже подружились за время путешествия, и однажды вечером Гудвин поведал шкиперу всю историю с троллями и рассказал, почему он так заинтересовался попугаем Кастанаком. Бомстаф сначала не мог поверить, что на свете действительно бывают тролли, но потом он понял, что Гудвин говорит правду, и решил по мере сил помогать новому другу.
Бомстаф вёл корабль по звёздам, и «Элинор» медленно, но верно двигался вдоль берегов Португалии, пока в один прекрасный день не обогнул наконец Гибралтар. Они проплывали совсем близко от берега, и в мощный бинокль Бомстафа можно было увидеть скачущих по скалам обезьян.
Когда «Элинор» вошёл в Средиземное море, в воздухе сразу потеплело и подул свежий ветер, и через несколько дней они вошли в гавань Марселя. Причалив к пристани и надёжно пришвартовав корабль, Бомстаф вызвался пойти с Гудвином на рынок, чтобы поискать там старого торговца, у которого он купил попугая. Марсельский рынок был совсем не похож на рынок в Глестонбери. У продавцов были выставлены разнообразные фрукты и овощи, которых Гудвин никогда раньше не видал, многие торговали вином, и он с трудом понимал тот язык, на котором здесь говорили. К счастью, Бомстаф не раз здесь бывал и без труда объяснялся с местными жителями. Глядя на него, Гудвин скоро убедился, что капитан умеет договориться с кем угодно. Но сколько они ни искали, друзья никак не могли напасть на след торговца, который продал Бомстафу попугая. Заодно Бомстаф где только можно спрашивал про Каста-нака, но никто не вспомнил такого человека.
Немного расстроенные, оба друга и Гектор воротились на «Элинор». Гудвин решил, что ему надо отправляться на поиски Кастанака в Авиньон, на который у него осталась последняя надежда. Бомстафу надо было плыть дальше по Средиземному морю в Африку и Турцию за пряностями и везти этот груз на продажу обратно в Англию. Обоим было жаль расставаться, а Гудвин был ужасно огорчён, ему казалось, что удача от него отвернулась. Встретив в Пуле попугая, он страшно обрадовался такой удаче и думал, что теперь-то уж он найдёт Кастанака и скоро вернётся к односельчанам с доброй вестью, узнав, как помочь Комптон Бассету. Но теперь всё выглядело довольно мрачно, хотя Бомстаф не падал духом и не позволял ему унывать.