Продажная шкура
Шрифт:
Порядок сохранялся только на одной полке.
На ней выстроился ряд простых, переплетенных в кожу тетрадей, примерно одного образца, хотя кожа использовалась разная, да и выцвела по-разному, сильнее утех, что стояли слева, слабее — у правых. Пара самых левых тетрадей, казалось, вот-вот рассыплется в прах. Самая правая тетрадь производила впечатление совсем новой и лежала, раскрытая и заложенная авторучкой, на полке.
Я заглянул на последнюю заполненную страницу. На ней ровным, уверенным почерком Эбинизера было написано:
…представляется несомненным, что он
Рашид считает, что предостерегать его насчет острова бессмысленно. Он отлично разбирается в людях, но я не уверен, что в этом случае он прав. У парня на плечах неплохая голова. Из всех известных мне чародеев он входит в число трех или четырех, на которых я согласен видеть эту конкретную мантию. Я доверяю его суждениям.
Впрочем, я доверял и Мэгги.
За спиной послышались шаги Эбинизера, и я поднял голову.
— Хосс, — произнес он. — Как твоя голова?
— Полна вопросов, — ответил я, закрыл тетрадь и протянул ему ручку.
Мой старый наставник улыбнулся одними глазами, принимая у меня ручку: он хотел, чтобы я прочитал написанное им.
— Мой дневник, — кивнул он. — Ну, три последних мои. Предыдущие остались от моего мастера.
— Мастера?
— В этом слове ничего плохого, Хосс. Оно означает учителя, наставника, профессионала, эксперта — ну, и негативный смысл тоже имеется. Просто по природе своей люди помнят плохое и забывают хорошее — думаю, так. — Он похлопал по корешкам трех тетрадей, предшествующих его собственным. — Записи моего мастера. — Он похлопал по четырем следующим. — Записи егомастера… ну и так далее. — Он очень осторожно коснулся двух самых первых тетрадок. — Эти и читать-то уже почти невозможно, даже если в языке разобраться.
— Кто заполнял эти?
— Мерлин, — просто ответил Эбинизер. Он протянул руку и поставил на место свой дневник. — Придет день, Хосс, и мне, пожалуй, придется просить тебя позаботиться о них.
Я перевел взгляд со старика на тетради. Дневники, полные мыслей чародеев-наставников за тысячу с лишним лет? Господи Боже и святые угодники…
Вот этобудет чтение.
— Возможно, — продолжал Эбинизер, — у тебя самого как-нибудь появится мысль-другая, которые тебе захочется записать.
— Вы, сэр, всегда оптимист.
Он улыбнулся:
— Ладно. Что привело тебя сюда перед началом процесса?
Я протянул ему конверт, который дал мне Винс. Маккой нахмурился и начал перебирать фотографии. Он хмурился все сильнее, пока не дошел до самого последнего снимка.
Тут он затаил дыхание, и я не сомневался: он понял, что все это означает. Эбинизеровы мозги вообще не позволяют себе зарастать зеленым (равно и какого-то другого цвета) мхом.
— Звезды небесные, — выдохнул Эбинизер. — На этот раз ты все продумал заранее, да?
— Даже сломанные часы иногда показывают
Он положил снимки обратно в конверт и вернул его мне.
— Хорошо. Как ты хочешь все это разыграть?
— На суде. Перед самым занавесом. Я хочу, чтобы он думал, будто ему удалось выйти сухим из воды.
Эбинизер фыркнул.
— Ты здорово разозлишь Старую Мэй и с полсотни бывших сподвижников Ла Фортье.
— Угу. Я сегодня плохо спал, так переживал за них.
Он фыркнул еще раз.
— У меня есть одна теория, — добавил я.
— Да?
Я рассказал.
Пока я рассказывал, Эбинизер мрачнел с каждой фразой. Он повернул руки ладонями вверх и посмотрел на них. Руки у него крупные, сильные, обветренные и мозолистые от тяжелой работы — но не дрожат никогда. На одной ладони темнела царапина, которую он получил, упав на землю во время вчерашней потасовки. На кончике пальца синело чернильное пятно.
— Мне нужно кое-что предпринять, — сказал он. — А тебе лучше идти.
Я кивнул.
— Увидимся там?
Он снял очки и принялся осторожно протирать линзы носовым платком.
— Ага.
Суд начался примерно через час.
Я сидел на камне у края сцены, Молли рядом со мной. Мы проходили по делу как свидетели. Мыш устроился на полу рядом со мной. Ему тоже предстояло выступить как свидетелю, хотя, кроме меня, об этом никто не догадывался. Свободных мест в зале не осталось ни одного. Собственно, именно поэтому Совет, как правило, устраивает собрания в разных местах по всему свету: для большого количества людей в Эдинбурге просто не хватает места.
Стражи стояли по периметру сцены, у дверей и в проходах между рядами. Все присутствующие были одеты в черные чародейские балахоны с шелковыми или атласными накидками, цвет и отделка которых разнились в зависимости от статуса. Синие — у полноправных членов Совета, красные — у тех, то имеет вековой стаж работы по чародейскому профилю, серебряная лента с кистями у признанных алхимиков, золотой жезл-кадуцей у знахарей-целителей, медный шеврон на отвороте у обладателей ученой степени (у некоторых их было столько, что и накидки не разглядеть), вышитая белая соломонова звезда у профессиональных экзорцистов… ну и так далее.
На моей синей накидке орнамент отсутствует как класс, хотя одно время я забавлялся идеей вышить на ней «ГИА» — красными, белыми и синими нитками. Из всех присутствующих в помещении Молли одна щеголяла коричневым балахоном.
Люди отводили от нас глаза.
Белый Совет любит свои церемонии. Анастасия Люччо появилась в дверях при всех своих регалиях, не говоря уже о сером плаще Стража. Рука ее до сих пор висела на перевязи, но в другой она держала церемониальный жезл командующего Корпусом Стражей. Стоило ей войти, как все разговоры разом стихли. Она трижды ударила концом жезла в пол, и в зал вошли шестеро членов Совета Старейшин под предводительством Мерлина в темных балахонах с пурпурными накидками. Они поднялись на сцену и торжественно стали в ряд. Появился Пибоди с письменной доской размером с ноутбук — он уселся на каменную скамью с противоположной от нас с Молли стороны и тут же принялся строчить что-то, скрипя пером.