Проделки морского беса

Вахман Вениамин Лазаревич

Аким послушался, тихо ступая в одних чулках, вышел на волю, огляделся. Ласково пригревало солнышко, равномерно стуча, словно бы прачки били вальками, вращалось в лотке водяное колесо.

Аким выбрал себе уютное местечко в тени, прилег на травку и тотчас не заснул, а как бы погрузился в сладкую дрему. Привиделось ему, будто он не здесь, а дома, под Рязанью, и не взрослый офицер, а еще мальчонка. Так же, как дома, пахла трава, так же журчала вода — дома-то сквозь сад протекал родник. Вот сейчас мать позовет полдничать.

Вдруг что-то прошуршало возле самого лица. Змея! Аким

вскочил, как подброшенный, попятился, поднял с земли прутик — гадюку лучше всего бить гибким. Всмотрелся и от изумления чуть не ахнул! Вместо змеи увидел серый жгут, уходящий дальше в траву. Он живо присел на корточки, схватил жгут, потянул, понюхал. Вот те раз! Так это ж фитиль!

Кто-то, видно, метнул клубок фитиля так, чтоб тот, размотавшись, достал до дырки воздушного продуха в землянке, где хранились бочки с готовым порохом.

Аким, что было силы крикнул:

— Караул! Бежи сюда!..

И сам, не выпуская фитиля, кинулся к водяному лотку, откуда, должно быть, метнули клубок. По лотку кто-то убегал, разбрызгивая воду, торопясь; на той стороне зашуршали кусты.

На Акима набежал растерянный, ошалевший от неожиданной тревоги караульный солдат.

Аким ткнул ему прямо в лицо фитиль, показал на кусты, крикнул:

— Глядь! Вон он убегает!..

Солдат поднял было ружье, но, вспомнив, что стрелять возле мюльни нельзя, кинулся догонять злодея. Услышав крики, из мюльни выбежали Елизар и Логинов, в караульной сторожке забили тревогу, бежали солдаты, выставив вперед штыки.

Елизар, не размышляя, как был без сапог, схватил свою шпагу, вскочил на коня конвойного драгуна, сопровождавшего их повозку, погнал через мельничью канаву, выскочил на тот берег. В кустах мелькали солдатские треуголки, а впереди, намного обогнав преследователей, прытко бежали двое в крестьянском платье. Елизар припустил за ними. Грохнул выстрел, кто-то из солдат, видно меткий стрелок, приложился и свалил того, кто бежал задним, Елизар хлестнул коня, испуганный конь чуть не сбросил его, потом рванулся вперед тряским, торопливым галопом.

Как ни быстро бежал злоумышленник, с конным состязаться ему было не под силу.

Бежавший человек оглянулся, и Елизар узнал графского слугу Бонифатия. Фенрих крикнул:

— Стой! Стой, не уйдешь! Я тебя узнал, Бонифатька!..

Бонифатий вильнул в сторону, остановился, вскинул пистолет и выстрелил. Лошадь под Елизаром на всем скаку вдруг качнулась и рухнула. Елизар вместе с ней грохнулся на землю, еле успел высвободить ногу и отползти от раненой лошади, чтобы не зашибла копытом. Шпага завалилась в траву, он не сразу ее отыскал. Вскочил, но тут же вынужден был прислониться к дереву, — видно, падая, сильно ударился.

Погоня промчалась мимо. Последним бежал Аким, под мышкой нес Елизаровы сапоги.

Увидев друга, ахнул:

— Елизарка! Ты раненый?

— Поди ты!.. — с досадой выкрикнул Елизар и в сердцах рубанул шпагой ни в чем не повинное тоненькое деревцо. — Ушел Бонифатька!.

— Какой

Бонифатька? — Аким вытаращил глаза.

— Да тот, графский! Пристрели коня, Аким; тяжело смотреть, как мучается животина.

Аким подошел к лошади, поглядел, вернулся.

— Сама околела!.. Обувайся да пойдем.

Мастеру Иоахиму не стали говорить в чем дело, чтоб зря не волновать старика. Суматоху объяснили тем, что на караульных, мол, набежал олень, а может, и не олень, просто чей-то козел.

Солдаты от великого старания могли и перепутать. Старичок долго смеялся, повторял:

— Козел… хи-хи… козел напугал!..

Но караульному офицеру от майора досталось. Приказано было с сего часа выставлять двойные караулы да завести собак.

После обеда в доме синдика появился Федор Павлов. Недавно его произвели в новое звание, из военного фискала он превратился в гевалтигера. В переводе на русский это значило либо человек, имеющий право распоряжаться, либо имеющий право принуждать. Однако сам Павлов от нового звания нисколько не переменился, остался таким же добродушно въедливым, дотошным, каким и был.

— Так, так, — сказал он, выслушав рассказ Елизара. — Бонифатька, говоришь? Графов прислужник? Только он давно уж не графов. Цезарец, видишь ли, им недоволен, прогнал, взял другого камердинера..

Он поглядел на Елизара и Акима.

— Вот так-то, господа фенрихи. Теперь каждый из них сам по себе. А больше вы этого Бонифатьку нигде не встречали, кроме как в гильдийском доме? Вот господин синдик мне тут рассказывал, будто тот дом уж не раз был убежищем здешнему купечеству, его чуть не штурмом пробовали брать, да стены и двери больно крепки. Дверь-то, помните, какая? Вся железом окована. Грабители бы в тот дом нипошто не проникли, кабы им дверь не отворил опять же тот злодей и вор Бонифатька.

Аким ухмыльнулся.

— Это-то мы знаем, господин гевалтигер, мы ж за ним гнались, да он и в тот раз ушел. Мы опосля патрульному начальнику все доложили.

Павлов кивнул.

— Верно, доложили. Теперь я вам расскажу, как сам Бонифатька в тот дом вошел. Дверь ему отворила Катажинка. А Катажинка есть горничная девка твоей паненки, Елизар Артамонов, господин Овчина-Шубников.

Елизар побледнел.

— Не может того быть! — горячо воскликнул он. — Неужто тая паненка у вас? Может, вы ее и в остроге томите?!

На узком лице Павлова появилась тень улыбки.

— Эге, господин фенрих, видно, ты ранен стрелой бога Амура, купидона крылатого; пронзил он твое чувствительное сердце. Не пужайся, не трону я твою прелестницу, никакой за ней вины нет. Да и за ее дворовой девкой тоже. Катажинка та знаешь что показала? Что злодей и вор Бонифатька был крыжацким [8] ксендзом, ее духовным наставником. И панна Анеля поведала, что проживал он, дескать, в монастыре. Имение же семьи панов Стшелецких было в соседстве с сим монастырем.

8

Крыжаки — в старорусском языке — католики.