Продолжение следует
Шрифт:
— Не дрыгайся, птичка. Сперва будет немножко больно, правда, зато потом хорошо!
— После пятого точно будет хорошо! Ха-ха-ха-аа!
Уже раздевшийся ланскнехт, распалённый видом нагого и беззащитного девичьего тела, лезет к жертве, но не успевает перехватить одну ногу и получает сильный удар в пах. От боли и неожиданности он сгибается, выпустив вторую ногу девушки, и получает ещё более сильный удар пяткой в нос.
— А-а-а!!! Она сломала мне нос, сука!!!
Обезумевший от боли ландскнехт хватает валяющуюся на земле тяжёлую алебарду и наотмашь, не глядя, бьёт девушку куда попало. Удар пришёлся по голове — девушка разом обмякла, дёрнулась и затихла.
— Ну вот, командир. Где теперь искать другую девку?
— Заткнись! О-ох, мой нос!
Словно захлопали крыльями несколько крупных птиц. Воздух вскипел, и из этого кипения разом возникли ангелы. Сразу двое, мальчик и девочка.
Несколько секунд длится немая сцена. Остолбеневшие солдаты таращатся на ангелов, а те переводят взгляд с солдат на лежащую убитую девчонку. В руке ангела-мальчика блестит что-то, что мне напоминает толстую авторучку. Что напоминает этот предмет солдатам, неизвестно.
Из «авторучки» с лёгким шипением вырывается ослепительный огненный шнур, и голый ланскнехт распадается надвое. Среди остальных происходит общее мгновенное движение — кто-то падает на колени, кто-то поднимает алебарду или выхватывает из ножен меч. Разумеется, это просто рефлекс, выработанный годами военной службы. Из руки ангела-девочки тоже вырывается слепящий огненный шнур. Короткие зигзагообразные движения кисти, и солдаты вместе с мечами и алебардами распадаются на неровные, кое-где шевелящиеся куски. Те, кто успел упасть на колени, живут на пару секунд дольше. Всё.
Ангелы подходят к убитой, наклоняются. Череп прорублен до основания, но лицо опознать можно.
— Я знаю её, — это девушка-ангел, в которой я узнаю Светлую радугу. — Это некая Жанна, проживающая в деревне неподалёку. И родителей её знаю. Она проработана, Уин.
Её напарник задумчив. Встряхнулся, принимая решение.
— Ну что ж, Илайя. Значит, ты будешь Жанной.
Пепельно-жемчужный свет льётся с потолка. Двое ангелов лежат на полу — она, как обычно у ангелов, сверху, накрыв обоих своими крыльями. Тихо, всё тихо на незнакомой мне базе. И весь разговор идёт мысленно.
«Илайя, ты уверена? Этот Карл трус и подонок, каких мало»
«Неважно. У нас нет другого дофина, придётся работать с этим. Королевской короной можно соблазнить любого подонка»
«Не знаю. История учит, что на подонков никогда и нигде полагаться нельзя»
«Все остальные ещё хуже. И вообще, ты же сам считал, зачем эти лишние разговоры?»
Она гладит его, целует. Совсем как моя Ирочка.
«Ну потерпи, милый. Я думаю, вся операция займёт не больше года»
«Целый год без тебя…»
«Но зато у нас с тобой впереди целая вечность. Хочешь, я буду с тобой тысячу лет?»
«Хочу. Только никому ещё не удалось прожить тысячу лет. Даже здешних»
«Значит, мы будем первые. Веришь?»
«Тебе я верю всегда. Когда ты ложишься в универсальное медицинское устройство?»
«Завтра. Нельзя тянуть, время работает против нас»
«Стало быть, эта ночь последняя…»
«Не последняя. Вот и не последняя! И вообще, это плохая примета — ныть перед этим… Займёмся делом?»
Уин (я узнал его) смеётся.
«Переворачивайся»
«Да ну… Нахватался людских приёмчиков, да?»
«Не нахватался, а освоил. Переворачивайся! А, ты так?..»
— Доченька! — пожилая женщина рыдает на груди у молоденькой девушки, в которой я узнаю убитую Жанну. — Да мы уж и не чаяли увидеть тебя. Ведь семь недель прошло! Мы думали, они убили тебя, эти звери…
— Ну что ты, мама, — девушка гладит и гладит бедную женщину по голове. — Я убежала от них тогда, и меня спрятал один старый монах-отшельник, ты знаешь, старый Жак…
— Разве он ещё жив?
— Был жив, мама. Я вернулась бы раньше, но старик заболел и не мог вставать. Не могла же я его бросить за его доброту. А три дня назад его убили английские солдаты — побоялись заразы. И хижину сожгли. Так что я снова тут.
Мать гладит её по лицу, вглядывается.
— Я боюсь за тебя, Жанна. Ты у меня такая красавица! А сейчас ещё как будто краше стала… Лицо прямо прозрачное. И глаза у тебя сегодня такие…
Действительно, глаза девушки будто излучают внутренний свет. Душу трудно спрятать.
— Замуж бы тебе, дочка… Да никто теперь не женится почти. Парней мало, да и те воюют. Война, война, без конца и края война…
— Нет, мама, — девушка смотрит без улыбки. — Рано мне замуж. Сперва надо покончить с войной.
Женщина медленно осеняет себя крестным знамением.
Увесистый крылатый кулёк с шумом обрушивается мне на голову, волосы закрывают глаза (отросли, кстати, надо бы постричься…). Проснулась, Нечаянная ты наша радость… Она здорово поправилась за последнее время. Но я уже не опасаюсь за шейные позвонки — во-первых, изрядно натренировал шею, регулярно принимая на голову летающий груз, а во-вторых, у меня уже выработался условный рефлекс, шейные мышцы мгновенно напрягаются, и голова сама принимает удобное для посадки этой самой Радости положение. Вон на Земле африканские женщины с детства начинают привыкать, так что после замужества легко могут носить на голове даже собственного мужа.
— Зверь, ты мешаешь мне заниматься! — я щёлкаю пальцами, останавливая видеозапись. Зверь в ответ урчит, явно намекая, что никакие мои дела не могут служить оправданием. Режим питания нарушать нельзя!
«Ира, Ир…»
«Ау! Что случилось, любимый?»
«Наша общая Радость проснулась. Чем сегодня кормить?»
«Там в корзинке, прямо над «домовым», дашь ей сегодня розовый гриб. Там и тебе всего хватит, кстати»
«У тебя всё хорошо?»
Я чувствую её досаду.
«Какое там хорошо. Я загнала противников в угол, но они забаррикадировались, и не берут их никакие аргументы. Знаешь, сейчас мне кажется, что не только люди — лошадь Чалка намного разумнее этих… А ты ещё себя обзываешь балбесом»