Продвинутый аккаунт
Шрифт:
— Но ты же не можешь без дома быть. Как же так?
— Ну… посмотрим. Квартиру снять можно.
— Они же не станут теперь за неё платить, если вы так поругались, — всплеснула руками Люська, и добавила: — родители.
Пашка закусил губу. Не сходились в его легенде дебет с кредитом.
— Может, бабушка поможет, — нашёлся он.
— Но почему ты живёшь у репетитора, а не у бабушки?!
— Не хотел её этим расстраивать, — объявил Пашка, хотя бабок обеих недолюбливал и в целом плевать на них хотел. — Ну, говорить про родительские мутки.
— Понимаю, — ещё больше помрачнела
— Ой, нет! — встрепенулся Пашка. — Не нужно. Я это… ну, решится же как-то явно всё на днях, — покривил душой он. — Давай поменьше всем рассказывать.
— Синяк будет, — грустно вздохнула Люська, погладив Пашку по левой скуле.
— Бадягой той намажу, — ухмыльнулся он, чуть повеселев. — Авось пронесёт. Пойдём. А то поздно уже. А я, всё-таки, живу в гостях…
Лицо Пашка пофиксил приложухой за двести баллов по дороге к Зинке. Ещё ему дали пару недоведённых «П», «G» на боку, медведя и десятого в строке дракона.
«Вы достигли 68-го уровня!»
Трещинки на экране телефона были частыми и очень мелкими, под ними с трудом разбирался текст. А ещё теперь любая капля воды могла коротнуть всё устройство до состояния кирпича. И от этого стыла кровь в жилах.
Пашка глянул сервисы в окрестностях, но всё было закрыто до завтра.
К Зинке он пришёл в очень мрачном расположении духа.
— Ты долго, молодёжь! — встретила математичка своего гостя в половине двенадцатого. — Молодец. В выходные нужно отдыхать и впечатлений набираться. Голодный?
Пашка с благодарностью согласился на ужин. Драка, нервотрёпка и долгая ходьба до Люськиного дома изрядно измотали наеденные на фудкорте запасы калорий.
— А у меня вот по субботам день для отдыха и расслабления, — поделилась Зинка, щедро накладывая в тарелку макароны по-флотски. — Устраиваю себе психологические каникулы. Ты мне не ответил, я вот, сама выбрала, что готовить, — с извинением добавила она. — Подумала, что от селёдки пить будет всю ночь хотеться. Я завтра в филармонию иду, а днём — гулять по частному сектору. Сейчас вишни цветут, так красиво, просто душа радуется. И запах такой… молодой, из прошлого. Так что ты завтра на хозяйстве. Я потому ключи брать не буду, замок утром захлопну, если ты спать будешь, а связку оставлю на крючке у двери. Если куда пойдёшь, и к половине десятого не вернёшься, сообщи, пожалуйста, где мне можно будет ключи перехватить. Концерт до девяти.
— Вечером буду дома, — пообещал Пашка, тронутый такой заботой.
Вопросов о родителях Зинка тактично не задавала.
— Ещё очень переживаю об Игоре Дмитриевиче, историке нашем, даже подумала сначала к нему зайти — но, наверное, это будет неуместно. Тут вот не знаешь, когда поддержка придётся кстати, а когда только из себя выведет… Наверное, будет достаточно помочь материально, хотя что от того проку в такой ситуации… Но фонд помощи от школы открыли.
Пашка моргнул. Это что же, гнидень коллегам растрезвонил про потерю миллионов и не сообщил, что они вернулись?! И ему ещё и бабло за такое скотство собирают?!
—
— Вы что, деньгами для него сбрасываетесь?!
— Ну да. Расходы-то никуда не делись, государство за коммуналку не начинает меньше брать, когда у человека горе. Ох, только бы отыскались, — Пашка успел рассвирепеть от подобной наглости историка так, что приложуха успокоила драконом, показавшимся в едва видном из-за разбитого экрана пуш-уведомлении, прежде чем Зинка добавила неожиданное: — живыми и здоровыми.
— Кто нашёлся? — подозрительно уточнил Пашка.
— Жена и матушка! Ты что, не знаешь?! — ахнула Зинка. — Ну молодёжь. Я думала, уже даже первоклашки в курсе. У Игоря Дмитриевича супруга и мать без вести пропали. Вот, наконец, полиция заявление приняла, до того твердили, что три дня не прошло. Жуть что творится в мире.
Пашка моргнул.
То есть гнидень пропал с работы не потому, что у него деньги со счёта снялись?
— А что… случилось? — растерянно спросил Пашка.
— Никто не знает. Исчезли обе в один день, ещё в начале недели. Никто не видел. Вещи все, документы, телефоны даже на месте. Похоже по всем признакам на настоящее похищение. Хотя очень это всё странно и страшно. Как держится Игорь, не знаю. Звонить побоялась, только сообщение отправила. Такое горе.
Пашка слушал потрясённо. Вот это новость!
— Ты будь осторожен, на всякий случай, — добавила Зинка. — По дворам ночами не ходи, только по освещённым улицам, где прохожих много. И к машинам близко не приближайся. А если что — кричи как потерпевший, плевать, что кто подумает. Главное — внимание привлечь.
Пашка кивнул.
Надо же…
Внутри шевельнулось что-то вроде сочувствия к ненавистному историку. Потом припомнилась инфа, почерпнутая из приложухи: так-то он должен был скорее обрадоваться такой пропаже, блин. Сочувствовать бабам этим надо — если выкуп попросят, фиг он что даст, хотя и вернул миллионы. Зинка думает, он там горюет, а он, небось, празднует.
Пришла тысяча баллов за необщение с Лосевым. А, между тем, чем дольше не было слышно ничего от матери, тем более желанным, почему-то, казалось с ним поболтать. Рисковал Пашка, похоже, стать таким же неприкаянным. Но есть у него большое преимущество. Так что лучше бы мамке одуматься. Не то сама, блин, многое потеряет!
Приложуха дала недоведённую «П». А когда Пашка посуду вымыл, ещё внезапно и отзеркаленную длинноверхую «Г», ту самую, на которые настроение у игры появлялось редко, но проявлялось обильно.
Правда, больше не давала. Пашка так устал за этот день, что умудрился уснуть сам, без всякого сброса энергии. Хотя, вообще-то, ему было о чём подумать…
Лавриков не приставал, и что снилось в эту ночь, в голове не закрепилось совсем, а может, и не снилось ничего вовсе.
Пробудился Пашка около половины одиннадцатого. В квартире было пусто. На столе в кухне лежала записка: «В микроволновке тарелка борща, нагрей себе на завтрак».
Вот бы на семидесятом уровне открыла приложуха какое древо генеалогическое, и стало можно туда Зинку засунуть в бабушки, блин! А своих рассчитать, за пофигизм и чёрствость.