Профессиональное убийство. Не входи в эту дверь! (сборник)

Гилберт Энтони

Человек довольно долго возился у двери, а у Норы на душе было неуютно и тревожно, почти так же, как снаружи, у стен этого дома. Ей вдруг захотелось отказаться от всего и убежать.

Прихожая освещалась только свечой в руках у мужчины, бросавшей слабый свет на стулья, столик и вешалку. Язычок пламени колебался, и черные тени плясали по стенам, подпрыгивая до потолка. На столике лежали письма, адресованные Альфреду Ньюстеду, эсквайру. Человек быстро сгреб письма и сунул в карман, словно боясь, что Нора их возьмет.

– У меня столько хлопот с больной, что я забросил все свои дела, – заметил он, усмехнувшись. – Сейчас, как я вам уже сказал,

больная спит и не будет нуждаться в уходе всю ночь. Я не ждал вас так поздно и уже обо всем позаботился. Возьмите свой чемодан. Я покажу вам вашу комнату. Вы, думаю, устали и хотите спать.

– Я готова выполнять свои обязанности, – тихо сказала Нора, с трудом скрывая разочарование довольно странным приемом.

Она продрогла от ночной сырости, не ела с самого утра, а мрачная обстановка этого дома совсем испортила ей настроение. Здесь царил могильный холод, не было ни огня в очаге, ни света в комнатах. Ей подумалось, что нет тепла и в сердцах людей, которые здесь живут.

Может быть, утром ей все покажется иначе, но в те минуты тишина и холод этого, казалось, необитаемого дома действовали на нее угнетающе.

– Вы очень молоды, совсем девочка, – сказал Ньюстед, прерывая мысли Норы.

Она быстро обернулась и ответила:

– Во-первых, вы не просили направить вам старушку, а во-вторых, кроме меня, некого было послать.

– Ладно, не обижайтесь. Я только опасаюсь, что уход за такой больной, как моя жена, не по силам столь юной сиделке, как вы.

Он приблизился к ней со свечой, и Нора смогла его рассмотреть. Лет ему было под сорок, лицо скуластое, бледное, чисто выбритое. Рот небольшой, губы лиловые. Голова почти лысая, брови тонкие, глаза сверкающие. Свечу сжимали большие костлявые пальцы. Взгляд Норы скользнул по его крупной мохнатой руке, и она невольно поежилась, а мужчина спросил:

– Вам холодно?

– Нельзя ли… попросить чашечку чаю? Я сама приготовлю, вы только скажите, где это можно сделать. В поезде мне не удалось поесть.

Немного поколебавшись, он ответил:

– Хорошо. К ужину вы опоздали, а чай – пожалуй. Но сначала я покажу вам вашу комнату. Потом пойдете на кухню пить чай. Там удобнее всего. Иначе можно разбудить Эдель.

Ньюстед повернулся спиной к Норе и стал подниматься по лестнице, ступая легко и бесшумно, как на резиновых подошвах. Поднявшись на второй этаж, он пошел на цыпочках, всем своим видом показывая, что надо соблюдать абсолютную тишину.

Нору удивило, что он отвел ей комнату на самом верху, а не внизу, ближе к больной. Словно угадав ее мысли, он сказал:

– Я хочу, чтобы вы спокойно отдыхали в те часы, когда больная не нуждается в медицинском обслуживании. Если вы поселитесь рядом с ней, она вам не даст покоя. Конечно, не нарочно, не для того, чтобы вам досадить… – Его голос постепенно становился мягче и естественнее. – Вы поймите, она – нервнобольная… Надеюсь, ваша директриса предупредила вас об этом.

– Да, она сказала, что у нее не в порядке нервы.

– Поэтому я и удивился, что ко мне направили такую юную сиделку. Нужен опыт, чтобы ухаживать за такой пациенткой, как моя жена.

Постояв на втором этаже, они поднялись по лестнице еще выше, к мансарде. Ньюстед продолжал говорить на ходу:

– Я хочу вам кое-что объяснить… Врач затрудняется поставить диагноз и точно определить болезнь моей жены. Говорит, что, кроме сердца, ей не на что жаловаться. Но она все время находится в подавленном состоянии. Хотя для этого нет никаких причин. Войну она пережила

без потрясений, детей у нас нет, в деньгах недостатка не испытываем… – Тут он поспешно добавил: – Конечно, приходится экономить, ведь болезнь Эдель требует больших расходов. Смешно сказать, но ее раздражает все на свете, она томится от скуки… Эдель не опасно больна, но постоянно сама себя терзает. Ее самая большая беда в том, что она постоянно о чем-то думает. Это – худшее, что может делать женщина. Достаточно того, что думать приходится мужчинам, которые правят жизнью. Если женщина слишком много думает, она может сойти с ума. Она начинает вспоминать прошлое, перебирает каждую мелочь, и в результате ей в голову лезут всякие небылицы и во всем видится что-то подозрительное. Нечто подобное, мне кажется, и происходит с моей бедной женой.

Наконец они остановились перед какой-то дверью, и Ньюстед вставил ключ в замочную скважину. Эта каморка предназначалась, вероятно, для прислуги в те времена, когда строился дом, – лет сто назад. Потолком служил скат крыши, а в глубине узкой комнатушки виднелось круглое окно.

Утром Нора разглядела свое убогое, заваленное хламом жилище со старыми обшарпанными стульями и кроватью.

– Думаю, здесь вам будет удобно, – сказал Ньюстед, зажег керосиновую лампу и поглядел на стены, оклеенные обоями в розовых цветочках. – Мы живем небогато. Да и кто позволяет себе жить в роскоши после войны? К сожалению, моя жена не хочет смириться с таким положением вещей. У Эдели странные представления о жизни и о наших материальных возможностях, я с ней не согласен и не понимаю, чего она хочет. Вы тоже не обращайте внимания на ее россказни и выдумки. Если требовать от жизни больше того, что жизнь может дать, рано или поздно почувствуешь себя несчастным человеком и захочешь обвинить в своей беде другого человека… который вовсе не виноват. Я надеюсь, вы меня понимаете.

– Нет, не совсем, – медленно ответила Нора. – Вы хотите сказать, что ваша жена сумасшедшая?

– Нет, нет, вовсе нет. Просто ее губит черная меланхолия. В прошлом году она хотела кончить жизнь самоубийством. Никаких поводов для этого не было, но всякий пустяк приводил ее в отчаяние, самая маленькая неприятность представлялась ей трагедией. Если, например, сосед с ней на улице не поздоровается, она уже считает, что он ее ненавидит и презирает. Если ей хочется иметь какую-то вещь, которую я не в состоянии купить, она говорит, что я над ней издеваюсь. Она вбила себе в голову, что этот дом ее подавляет и угнетает. Но вы же видите, что у нас самый обычный дом. А она ничего не видит и ничего не хочет понимать. Пишет письма людям, которых и в живых уже нет; звонит по телефону чужим людям, которых называет друзьями… Сплошной бред!

– К ней никто не приходит в гости? Ей, наверно, очень скучно и страшно сидеть здесь одной.

– Она отпугнула всех приятельниц и знакомых. Ей все время казалось, что они против нее что-то замышляют, и не стеснялась им об этом говорить. Понятно, что все ее оставили. То же самое случилось и с прислугой. Если Эдель замечала хоть пылинку в комнатах, если серебряная посуда не была начищена до блеска, она ругала прислугу на чем свет стоит. Конечно, служанки у нас не задерживались. Меня она сделала своим домашним рабом… А мне ведь надо еще и деньги зарабатывать. Знаете, я все-таки доволен, что вы пришли. Даже неплохо, что вы так молоды. Вы, думаю, сумеете развлечь Эдель. Недавно ее навестила соседка, мисс Форбс, но жена наговорила ей дерзостей и выгнала.