Профессиональное убийство

Гилберт Энтони

И Крук заказал еще пива.

Глава одиннадцатая

Я только прошу сведений.

Р. Дартл

Крук сказал, что наймет частного детектива — бесценного Маркса, если удастся, — чтобы тщательно обследовать дом внутри и снаружи.

— Только, — предупредил он, — это просто формальность. Полиция не упускает ничего.

Кроме того, Марксу предстояло зайти в «Парнас», закусочную, где, по словам Фэнни, ее неважно угощал безымянный крысенок.

— И это вопрос удачи, — заметил Крук. — Никогда не знаешь, повезет тебе или нет.

Будучи игроком, он так считал и надеялся обнаружить там нечто важное. Я сказал, что буду проверять

свои подозрения, и он лукаво улыбнулся, отчего я почувствовал себя дилетантом, хорошо знакомым любителям кино, который в промежутках между ведением бизнеса, содержанием дома, поддержкой парламента и соперничества с поэтом-лауреатом в лучших еженедельниках умудряется выслеживать изворотливых и умных преступников.

— Зачем? — усмехнулся он. — Это не наша забота. Нам нужно только возбудить достаточно сомнений, чтобы твою прелестную Фэнни признали невиновной. Ты не должен предъявлять готовое дело против лица или лиц, в настоящее время неизвестных. Зачем выполнять за полицейских их работу? Кстати, скорее всего они ее сделают гораздо лучше.

— Хотелось бы мне знать, что скрывает Фэнни.

Крук засмеялся:

— Придется тебе полагаться на свою сообразительность. Это происходит ежедневно. Люди скупо рассказывают половину истории, думают, что могут ввести тебя в заблуждение и ложь будет лучше всего способствовать их делу. Твоя Фэнни одна из них. Заметь, я не утверждаю, что она не говорит правду; я лишь хочу сказать, что Фэнни не остановится перед ложью, если сочтет, что она ей выгодна. Это плохо, поскольку затягивает и затрудняет нашу работу. Нам нужно отсеять зерно от мякины перед тем, как сможем начать работу, а операция это тонкая и небыстрая.

Я сделал нетерпеливый жест, и Крук, увидев его, пояснил:

— Ты почти ничего не смыслишь в судебной процедуре. Предварительные действия — обычное дело, и мы даже удивляемся, когда в них нет нужды.

Однако ничто не могло убедить Фэнни добавить что-то к своим показаниям или хоть что-нибудь в них уточнить. Она ничего не знала. Поэтому, в сущности, ничего не знали и мы. Оттуда я и начал свои поиски.

Передо мной немедленно возникла проблема, с которой прежде всего столкнулась полиция. Все зависело от времени смерти Рубинштейна, а пока не было достаточно веских свидетельств, чтобы установить это время наверняка. Если его убили до семи часов, из этого следовало, что Фэнни, если и не принимала участия в убийстве, по крайней мере должна была знать о нем. Но если убийство произошло позже, после возвращения Рубинштейна из Кингс-Бенион, под подозрением оказывались почти все находившиеся в доме, и только Фэнни была непричастной к преступлению.

Я стал рассматривать вторую версию. Загвоздкой здесь являлась пуговица Фэнни. Невозможно было отмахнуться от факта, что она станет первой уликой, застрявшей в голове присяжного, и так и будет там сидеть. Нельзя сказать небрежным тоном, как я Круку, что на пуговицу могут не обратить особого внимания, потому что она не удовлетворит чувство справедливости присяжных. Я просмотрел список гостей и нашел лишь одно возможное объяснение: когда Лал тигрицей накинулась на Фэнни, спокойно ждущую, чтобы Рубинштейн взял ее чемодан и спустился к машине, оторвала это пуговицу, чего Фэнни не заметила. А Лал позднее обнаружила ее и воспользовалась для собственной цели. Данная версия определенно выставляла Лал убийцей, и существовало несколько фактов, подтверждающих это. Одним из них, хотя это вряд ли было бы доказуемо в суде, стал ее религиозный пыл после исчезновения Рубинштейна. Очевидно, таким образом Лал пускала всем пыль в глаза, а может, испытала настоящий ужас перед последствиями своего поступка. Я не верил, что это было предумышленное преступление. Мог представить, как Лал, возмущенная поведением Рубинштейна, ворвалась в галерею, увидев под дверью свет, обвиняла его в самых нелепых поступках в связи с Фэнни, довела мужа до приступа ярости, а потом схватила кинжал и вонзила ему в бок. Она физически сильная и хотя обычно медлительная, гнев мог довести ее до бешенства. У Рубинштейна была манера сосредоточиться на одном предмете своей коллекции, брать его в руки, даже нежно поглаживать.

Видимо, злая судьба заставила его в тот вечер выбрать кинжал. Он вполне мог любоваться лежавшими рядом браслетами.

Разумеется, если Лал была замешана в преступлении, то Рита являлась ее сообщницей. Я представлял Лал потрясенную, подавленную, однако сохраняющую ясность ума, заметную почти у всех, совершивших насильственные деяния. Это осторожный, обычно нерешительный человек устраивает на месте преступления беспорядок; вспыльчивый преступник держится хвастливо до конца, от его преступлений почти всегда страдают только жертва и ее родные. А здесь две женщины склонялись над трупом, затыкали рану, снимали со стены халат, обряжали труп — и, наверное, Лал пришла блестящая идея относительно пуговицы. Рита предложила представить виновной другую женщину, и обе, думаю, были бы рады видеть Фэнни за решеткой. Возможно, Лал сказала о пуговице Рите, и той сразу же пришла в голову мысль о ее наилучшем использовании.

Весь вечер Лал была рассеянной; она поздно спустилась к ужину и, как только он закончился, вернулась в свою комнату вместе с Ритой. В ту ночь она больше не показывалась, но спать не могла. Отказалась навести справки в округе — она с самого начала предполагала, что Рубинштейн не вернется. Утром Лал заперла дом и отправилась в город. Я вспомнил слова Филпоттса, что Плендерс не национальная святыня, как бы ни хотелось вдове думать обратное. Но если Лал являлась убийцей, понять ее цель было нетрудно. Дом будет оставаться запертым как можно дольше, если ей удастся это устроить. Во всяком случае, достаточно долго, чтобы тело Рубинштейна превратилось в скелет и отдалило возможность ареста.

Лал могла даже вернуться в Испанию и оставить эту комнату постоянно запертой, если бы не пункт в завещании Рубинштейна относительно содержимого комнаты. Я не видел ни единого изъяна в версии о виновности этих двух женщин. Мне вспомнилось, что когда Паркинсон тем вечером пошел поговорить с Лал, дверь ему открыла она сама, а не горничная, Рита, как следовало ожидать. Риты не было в комнате. Тогда где она находилась? У меня была возможность спросить слуг, Бенсона и миссис Раттер, и если они не знали, можно было предположить, что Рита спускала с обрыва машину. Ее можно было бы оставить на обычном месте, на дорожке, примерно до одиннадцати часов, до возвращения Уинтона. Поэтому, решил я, автомобиль убрали именно в это время. Рита способна на все, к тому же обладает большой физической силой. Обратный путь от Черного Джека даже в густом тумане не испугал бы ее. Вряд ли ей присуща какая-то чувствительность, если не считать ненасытной животной страсти, которая нарушала покой многих людей.

Вот такой была моя версия. Я добавил к ней и стремление Лал признать неизвестного утопленника Рубинштейном и поскорее похоронить его, и ее желание вернуться в свою любимую Испанию, где в богатом вдовьем трауре она могла жить так, как хотела.

Теперь мне требовалось найти какое-то доказательство. Действуя напрямик, я не узнал бы ничего нового о передвижениях Лал. Нужно было попытаться подтвердить свою версию с помощью Риты. Я увиделся с Бенсоном, он был ужасно расстроен вестью о странной смерти Рубинштейна и хотел не меньше самой Лал, чтобы она отправилась в Испанию, или в Тимбукту, или в ад, если на то пошло, и предоставила ему возможность искать приличную, достойную службу. Он, миссис Раттер и весь штат прислуги, кроме Риты, являлись слугами Рубинштейна и теперь ждали перемен. Лал обходилась с ними не по-людски; она уволила бы всех без предупреждения, не заботясь, готовы они к этому или нет, если бы это ее устраивало и если бы дозволялось законом. Было нетрудно вызвать Бенсона на разговор о том роковом вечере.

— У нас, у слуг, возникло предчувствие чего-то плохого, — признался Бенсон. — Миссис Раттер вроде ясновидящей, и она сказала: «Если этим вечером не случится несчастья, то я удивлюсь».

— Но ведь подобные сцены происходили и раньше? — заметил я.

— Вот почему то, что сказала миссис Раттер, показалось таким странным, сэр. В тот вечер все мы в кухне очень беспокоились.

— И Рита тоже?

Бенсон скривил такую гримасу, будто откусил чего-то гнилого.