Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе
Шрифт:
…Гюнтер Флах абсолютно прав. В этом извечном противоречии «добра» и «зла», которое несет научный прогресс, каждый ученый делает свой собственный выбор. Показательна в этом смысле судьба Джозефа Ротблэта, профессора Лондонского университета, президента Британского института радиологии, видного деятеля Пагуошского движения, которого Клаус Фукс хорошо знал по совместной работе в английской атомной программе «Тьюб Аллойз» и в «Манхэттенском проекте». Его прозрение, как он писал в статье «Почему я прекратил работу над бомбой», наступило осенью 1944 года после разговора с генералом Лесли Гроувзом, который прямо заявил: «…вы, конечно, понимаете, что настоящая цель создания ядерного оружия состоит в том, чтобы подчинить нашего главного врага — русских». Ротблэт принимает твердое решение отказаться от дальнейшей работы над бомбой и заявляет об этом руководителям проекта. Против него начинается самая настоящая травля. Начальник службы безопасности прямо обвиняет Ротблэта в «шпионаже в пользу русских». Хотя обвинения носят абсурдный и смехотворный характер, он вынужден давать показания и опровергать «свидетельства» доносчиков и осведомителей
«Работа над проектом «Манхэттен» радикально изменила мою научную карьеру и мои общественные взгляды, — писал Ротблэт в своих воспоминаниях, — она убедила меня в том, что даже чистые научные исследования неизбежно находят военное применение, и я захотел решить для себя раз и навсегда, как будет использоваться моя научная работа. После этого я избрал аспект ядерной физики, который определенно приносил бы пользу людям, — медицину». Он сделал свой собственный выбор.
Ротблэт был одним из немногих участников «Манхэттенского проекта», кто видел Клауса Фукса в последние годы. Произошло это в Москве летом 1983 года во время Международного конгресса ученых за мир, против ядерной опасности. Они случайно оказались за одним столом и через 40 лет, естественно, с трудом узнали друг друга. Ротблэт с нескрываемым любопытством смотрел на человека, чье имя предали остракизму и чей поступок так навсегда и остался для него загадкой. Будучи сам лично честным человеком, он подсознательно понимал, что честность Клауса Фукса лежит в другом измерении и что мерить ее обычными стандартами нельзя. Позднее, в одном из интервью, говоря о нравственном долге ученого в конкретной проекции на судьбу Клауса Фукса, Ротблэт выразился следующим образом: «…каждый из нас сохраняет в себе чувство верности к чему-то: есть чувство верности к семье или чувство верности по отношению к какой-то небольшой группе людей, связанных культурной, религиозной или этнической общностью, затем есть чувство верности стране или народу. На этом чувство верности, как правило, заканчивается. Я выступаю за то, чтобы расширить понятие верности до уровня всего человечества. В настоящее время с помощью достижений науки можно стереть с лица Земли всю нашу цивилизацию, все человечество. Вот почему важно, чтобы мы все ежечасно чувствовали смертельную опасность, исходящую от ядерного оружия, и свою ответственность за судьбы мира. Почувствовав эту ответственность, мы будем верны не какой-то отдельно взятой стране, а всему человечеству в целом».
В последние годы его имя время от времени появлялось в печати Запада в связи с продолжающимися до сих пор дискуссиями на тему: сколько лет атомных исследований в ядерной гонке с США сэкономила нам информация Клауса Фукса? Ввязались в эту полемику и некоторые наши ученые и специалисты. Сроки называются разные — один, два, три или больше лет. Коробит от этих отстраненно-равнодушных рассуждений, так как какая, в общем, разница, сколько времени и сил сэкономила нам его информация. В той напряженной ядерной гонке за Соединенными Штатами счет шел на дни, а может быть, даже и на часы, и поэтому информация Клауса Фукса была воистину бесценной. О том, как близок был мир к войне в те три с небольшим года американской атомной монополии, — написано достаточно.
Западногерманский кинорежиссер Вольфганг Майер, автор нового телефильма о Клаусе Фуксе, в своем интервью с полной ответственностью утверждал: «Внимательно изучив все доступные американские документы того времени, можно, по моему мнению, достаточно аргументированно утверждать, что своим решением передать Советскому Союзу секреты атомной бомбы Клаус Фукс способствовал предотвращению ядерного нападения США на СССР во время войны в Корее. Имеются источники и документы, которые прямо указывают на то, что решение администрации Трумэна воздержаться от применения атомного оружия во время корейской войны было вызвано, в первую очередь, тем обстоятельством, что Советский Союз очень быстро создал собственную атомную бомбу и что любая попытка американцев применить свое оружие неизбежно бы вызвала ответный ядерный удар русских».
Для желающих подсчитать точный вклад переданной нам Клаусом Фуксом информации в создание советского ядерного щита следует, наверное, напомнить, что первый проект атомного нападения на Советский Союз, получивший название «Стратегическая уязвимость России для ограниченной воздушной атаки» (доклад 329), был разработан еще в ноябре 1945 года. Не прошло и трех месяцев после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, а Вашингтон уже готовился нанести ядерные удары по таким городам, как Москва, Ленинград, Горький, Свердловск, Баку, Тбилиси, Пермь и другим. Статистики из Пентагона уже тогда хладнокровно подсчитали ожидаемый материальный ущерб и приблизительное число жертв среди гражданского населения — около 13 миллионов человек. Потом были и другие проекты. Новым в них было то, что для ядерной бомбардировки Советского Союза могли быть использованы авиабазы на территории Великобритании и опорные пункты во всех районах, оккупированных США и Англией. На всех этих планах, содержание которых стало известно сравнительно недавно, стоял наивысший гриф секретности. Три с небольшим года, с августа 1945 по сентябрь 1949 года, были временем упоения Пентагона атомной монополией, и только сейфы архивов, да память политиков знают, насколько реальной была эта война.
И все же, отбросив эмоции, попытаемся ответить для себя, насколько ценной была переданная нам Клаусом Фуксом информация. Для этого нужно напомнить всю хронологию событий за ядерное лидерство между США, Англией, Германией и СССР. Несложный сравнительный анализ этой хронологии помогает установить бесспорный факт — Германия первой начала исследования с целью создания атомного оружия, первой добилась реальных результатов на пути к цепной ядерной реакции, первая наладила производство металлического урана. Весь 1940-й и практически весь 1941-й годы она лидировала в атомной гонке. В это же время, как мы знаем, значительных успехов достигли и английские ученые, но они вскоре прекратили самостоятельные исследования, влившись в американский «Манхэттенский проект».
В 1942 году расстановка сил резко изменилась: немецкий проект забуксовал на месте, а за океаном произошел резкий рывок вперед. Это неудивительно, так как работы над созданием атомного оружия в Германии в зависимости от обстановки на фронтах то включались в список приоритетных проблем, то исключались из них. Чтобы перейти от лабораторных исследований к промышленным разработкам, американцам пришлось затратить 2 миллиарда долларов и бросить на сооружение предприятий атомной промышленности почти 150-тысячную армию строителей. На разработку немецкой атомной бомбы было отпущено в 200 раз меньше средств и в 1500 раз меньше людских резервов, чем в США. После сокрушительных поражений на Востоке гитлеровцы вообще отказались от идеи поставить на промышленную основу производство нового оружия.
Туман секретности, окружающий советский атомный проект, до сих пор, спустя сорок лет после первых ядерных взрывов в казахстанских степях, рассеивается с трудом. Эту завесу немного приоткрыли авторы телефильма «Риск-П». В октябре 1989 года первый заместитель И. В. Курчатова в 1950–1958 годах профессор И. Н. Головин в интервью газете «Московские новости» утверждал, что, хотя принципиальное решение о развертывании советского атомного проекта было принято в ноябре 1942 года на специальном совещании у Сталина в присутствии академиков А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицы, В. Г. Хлопина и В. И. Вернадского, фактически настоящие работы по созданию атомной бомбы были начаты лишь после окончания войны. «Сначала атомный проект, — вспоминает И. Н. Головин, — находился под общим руководством Молотова. Все обсуждения Курчатов вел с ним, от него же получал «руководящие указания». Но дела шли, как говорится, ни шатко ни валко. Сохранился любопытный документ — письмо Курчатова на имя Берия. Оно написано от руки, но неизвестно, копия это или неотосланное письмо. Дело в том, что секретность не позволяла доверять подобные тексты машинисткам, и эти письма отсылались «наверх» в рукописном виде. И в этом письме идет речь о том, что руководство Молотова неудовлетворено, что прошел год, а геологические изыскания урановых месторождений еще не развернуты. Без урана же ничего вообще сделать нельзя, а разведанные еще до войны запасы явно недостаточны. Если письмо было послано, то это произошло в конце 1944— начале 1945 года. Оно ли или же другие обстоятельства сыграли роль, но как бы там ни было в 1945 году администратором атомного проекта стал Берия».
Многое в советском атомном проекте, как уже отмечалось, окутано тайной, но интересно отметить, что принципиальное решение о развертывании работ по созданию советской атомной бомбы было принято через одиннадцать месяцев после того, как Клаус Фукс начал передавать нам информацию о британских ядерных разработках и англо-американском сотрудничестве в этой области. То, что работы, по выражению И. Н. Головина, шли «ни шатко ни валко», можно объяснить только тем, что советское руководство во главе со Сталиным хотя и знало с самого начала, из донесений внешней разведки, от Фукса и от других источников, о ходе этих работ, советским исследованиям в этой области должного внимания не было уделено, так как до конца не представляло себе громадной разрушительной силы нового оружия. Сталин достаточно спокойно отреагировал на сообщение Трумэна на Потсдамской конференции не только потому, что непревзойденно умел скрывать свои подлинные чувства в переговорах с союзниками и противниками, а еще и потому, что атомная бомба была для него пока еще абстракцией. Настоящая гонка началась тогда, когда были получены первые ошеломляющие свидетельства трагедии Хиросимы и Нагасаки и, рискну предположить, переданные Клаусом Фуксом расчеты поражающего эффекта плутониевого заряда в Аламогордо и атомных бомбардировок Японии. Именно тогда советские ученые начали получать неограниченную поддержку, именно тогда зачастили правительственные представители и уполномоченные в Курчатовскую «Лабораторию № 1», именно тогда, как вспоминает И. Н. Головин, исчезли проблемы, связанные с трудовыми ресурсами, — ведомство Берии поставляло бесплатную и неприхотливую рабочую силу десятками тысяч — это горькая, страшная правда советского атомного проекта, и писать о ней нужно, если мы действительно хотим знать ее. Этот последний решающий этап атомной гонки был самым тяжелым и изматывающим. Советские ученые, как мы знаем, остановились на плутониевом заряде, и поэтому информация Клауса Фукса, который в Лос-Аламосе работал именно над этим проектом, была для нас воистину бесценной. И это нужно прямо признать, без всяких ложных соображений национального престижа и научного приоритета.
Покойный академик Андрей Дмитриевич Сахаров назвал вклад Клауса Фукса в создание советской атомной бомбы «огромным». Поэтому и нужно воздать ему должное.
Из неопубликованного интервью Клауса Фукса:
«…в моей жизни были события и поступки, которые я не скрывал и не собираюсь скрывать и которые я бы сейчас не сделал или сделал бы по-другому. В конце, как говорится, пути, глядя на 75 прожитых лет, хорошо видишь все ошибки, которые совершил за эти годы и которые можно было бы избежать. Но я глубоко убежден в том, что если твоя жизненная линия, несмотря на все ошибки' промахи и упущения, все-таки вела к какой-то раз и навсегда тобой выбранной цели, и если этой цели удалось достичь или, по крайней мере, максимально приблизиться к ней, и если на этом пути ты не растерял себя, не разменял на мелочи, не подличал, не унижался, не лез по трупам, расталкивая локтями других, и если сохранил в душе тот нравственный стержень, который на разных языках называется одним словом — совесть, то можешь смело считать, что твоя жизнь удалась…»