Профессия: разведчик. Джордж Блейк, Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе
Шрифт:
ДОЛГАЯ ДОРОГА В МОСКВУ
В то время как в Лондоне бушевали страсти, вызванные событиями в Бейруте, Ким Филби в своей временной московской квартире обсуждал с чекистами детали успешно проведенной операции по его выезду в Советский Союз. На него произвели большое впечатление четкость и слаженность в действиях советских коллег, обеспечивавших его отъезд из Бейрута и переезд в Москву. Но самым сильным воспоминанием, ярким пятном, отложившимся в памяти Кима на всю жизнь, остались человеческая теплота и участие, с которыми отнеслись к нему в те памятные дни, когда он вступил на землю Советского Союза.
Много лет спустя в своем последнем интервью западному журналисту в Москве Ким Филби особо подчеркнул огромную значимость для него тех первых впечатлений.
«Я хочу, чтобы вы точно передали то, что
В этот переломный момент жизни Ким Филби действительно остро нуждался в понимании и поддержке. Приезд в Москву означал, прежде всего, завершение почти тридцатилетней службы Филби в качестве советского разведчика на Западе. Позади остался трудный и весьма результативный период его жизни, период активной разведывательной деятельности, полный напряженной борьбы за обеспечение государственной безопасности Советского Союза, полный опасностей и риска, физических и психологических перегрузок. Жизнь под постоянным напряжением стала для Кима обычным состоянием. Ким просто не представлял себе другого образа жизни. Резкая смена окружающей обстановки, непривычный ритм жизни, перспектива оказаться в роли «запасного игрока» — все это несколько пугало его. Для деятельной натуры, каким был Ким Филби, привыкший всегда находиться в водовороте событий, позиция наблюдателя на обочине дороги представлялась не только необычной, но и противоестественной. Кима одолевали и другие тревоги. Его беспокоила судьба семьи. Ведь жена и дети после его отъезда остались в Бейруте. Вскоре они вернулись в Лондон. Как-то отнесутся к просьбе Кима разрешить им выезд в Москву английские власти и его бывшие начальники в СИС?
Но больше всего среди многих забот и тревог Кима беспокоила одна мысль — не проявил ли он чрезмерную поспешность, когда оставил работу в Бейруте, была ли угроза личной безопасности настолько реальной, чтобы диктовать немедленный отъезд в Советский Союз.
В конце концов, после побега Маклина и Берджесса в Москву его положение казалось даже более серьезным, чем все неприятности в Бейруте. Отъезд Гая Берджесса, который должен был лишь предупредить Маклина о нависшей над ним опасности, не предусматривался Кимом и был для него полной неожиданностью. Импульсивное решение его экстравагантного друга поставило под прямой удар Кима, дружеские связи которого с Берджессом были широко известны. Тогда Центр предоставил самому Киму решать вопрос: воспользоваться ли ему заранее разработанным планом выезда в Москву. После длительного размышления Ким пришел к выводу, что пока у СИС нет прямых доказательств его причастности к делу Маклина — Берджесса, он должен оставаться на своем месте и продолжать работу. Он полностью сознавал, какие испытания и трудности ждут его впереди, и тем не менее его решение было твердым и окончательным.
Двенадцать лет, прошедшие после этих событий, показали, что расчеты Кима были обоснованными. Американцы, правда, отказались тогда от его услуг офицера связи английской разведки в Вашингтоне. Ему пришлось пройти через допросы, давать показания в различных комиссиях и показном суде, пережить томительные месяцы бездействия и ожиданий. Но главная цель, ради которой он шел на все это, — сохранить работу в СИС — все же была достигнута, хотя скандал с побегом Маклина и Берджесса, безусловно, лишил его тех блестящих возможностей, которыми он располагал как ответственный сотрудник «Сикрет интеллидженс сервис».
Сразу после приезда в Бейрут Ким осознал двойственность своего положения. С одной стороны, направление его на Ближний Восток как сотрудника СИС свидетельствовало о том, что все подозрения с него сняты. Но в то же время в Бейруте Кима не покидало ощущение, что он обложен со всех сторон словно волк, на которого ведется охота. Много раз он замечал за собой слежку. Она велась силами ливанской секретной полиции, шеф которой полковник Ялбоут охотно оказывал услуги англичанам, а еще более охотно американцам. Вначале Киму даже доставляло удовольствие водить за нос не очень сообразительных бейрутских сыщиков. Но вскоре он убедился, что наблюдение за ним не ограничивается пределами Бейрута. Во время частых журналистских поездок в Дамаск, Амман, Багдад, Каир Ким также видел за собой «хвосты». А это уже было серьезным предостережением.
Первые два-три года резидент СИС в Бейруте не утруждал Кима какими-либо заданиями, предоставляя ему полную свободу действий. Ким чувствовал, что от него ждут неверного шага, ошибки, оплошности, которые дали бы наконец СИС доказательства его тайных связей с Москвой, главного отсутствующего элемента в неподтвержденных обвинениях против него в связи с делом Маклина — Берджесса. От внимания Кима не ускользнуло, что его не допускают к секретной документации, касавшейся планов и намерений англичан и американцев на Ближнем Востоке. Это создавало заметные трудности в работе Кима, поскольку именно эти вопросы интересовали Москву. Конец 50-х годов был отмечен развитием бурных событий на арабском Востоке. Шла гражданская война в Ливане, летом 1958 года американцы высадили десант морской пехоты, что явилось открытым военным вмешательством в дела этой страны, в Ираке произошло свержение монархии, наконец, англо-французско-израильская интервенция в Египте поставила мир на грань глобального конфликта. Москва ждала от Кима точной информации из эпицентра международного кризиса, и он делал все возможное, чтобы ответить на поставленные вопросы. Дни и ночи он проводил в кругу коллег-журналистов, встречался с сотрудниками английского и американского посольств. Несмотря на запреты и подозрения, многое рассказывали ему друзья из ЦРУ, особенно после изрядного количества выпитых рюмок. Особой словоохотливостью отличался американец Билл Эвеленд, специальный представитель директора ЦРУ на Ближнем Востоке. Ким рассказывал о нем, что когда ему было необходимо получить интересующую его информацию, все, что ему надо было сделать, — это провести вечер с Биллом в Бейруте, и в конце его он знал обо всех тайных операциях американцев. Именно от американцев Киму стало известно о предстоящей высадке морской пехоты в Ливане, и он заблаговременно сообщил об этом в Центр.
Неожиданно ситуация вокруг Кима круто изменилась. В 1960 году резидентом СИС в Бейруте был назначен Николас Эллиотт, старый друг Филби, с которым он работал в разведке еще в годы войны. Эллиотт поддерживал Кима в трудное для него время и немало сделал, чтобы найти для него работу в СИС после завершения расследований. С приездом Эллиотта жизнь Кима заметно осложнилась. Новый резидент требовал от Кима срочной информации, привлекал его к осуществлению важных операций, знакомил его с секретными документами, которые раньше держали подальше от глаз Кима.
Эти перемены в отношении к нему Ким склонен был объяснять тем доверием, которое, как ему казалось, Эллиотт испытывал к своему другу, а также вполне понятным желанием резидента добиться наиболее полной отдачи от многоопытного Кима. Но Ким ошибался. Со временем ему стало ясно, что произошедшие изменения были вызваны другими, более коварными мотивами. Они были связаны с новым планом игры, которую СИС предлагала Киму в надежде, что в конце концов он попадется в одну из расставленных для него ловушек. В основе плана лежала идея шефа СИС сэра Дика Уайта вновь включить Филби в активную разведывательную работу, дать ему доступ к интересующей советскую разведку информации с тем, чтобы подтолкнуть его к возобновлению контактов с ней.
Это была точно рассчитанная игра, и Ким не мог не принять в ней участия. После испытаний, через которые прошел Ким только ради того, чтобы сохранить позиции в СИС, после тех трудностей, которые пришлось преодолеть, чтобы получить назначение в Бейрут, Ким не мог отказаться от этой игры в кошки-мышки, ибо отказ был бы расценен как частичное признание вины. К тому же Киму не хотелось проявить неблагодарность к своему другу, который, казалось, искренне давал Киму шанс делом доказать свою лояльность. Ким оказался в чрезвычайно сложном положении. Он понимал, что идет навстречу неизвестному с непредсказуемыми и весьма опасными для него лично последствиями. «Я начал готовиться к неминуемому кризису, который мог разразиться в любой момент», — рассказывал Ким уже в Москве.