Проходные дворы
Шрифт:
Несколько раз я столкнулся там со своим старинным знакомым Ильей Гальпериным. Я познакомился с ним, когда он заведовал маленьким магазинчиком, торговавшим всевозможной галантереей в проезде Художественного театра. Илья тогда был королем дефицита. Все дело в том, что страна, усиленно строившая социализм, не обращала внимания ни на какие бытовые мелочи. И вдруг в городе появилось достижение просвещенной Европы – мужские носки на резинках, которые носят нынче все, и венгерские полуботинки на пряжках.
Столичные пижоны находились в крайнем возбуждении.
С той поры у нас с Ильей сложились вполне добрые отношения, мы часто виделись в ресторане «Аврора», в танцзале гостиницы «Москва».
А однажды в «Савое» мы отбили его от разгулявшейся компании каких-то татуированных мужичков, желавших прямо из кабака похитить его очаровательную жену Валю.
Потом у меня, как пишут военные журналисты, начались суровые армейские будни, и появился я в Москве не скоро.
Но, выдвинувшись на место постоянной дислокации, я отправился праздновать начало новой жизни в ресторан «Метрополь». Только мы сделали заказ, как официант принес нам вазу с фруктами и весьма модное в то время крымское вино «Красный камень».
– Вам прислали, – сообщил он.
– Кто?
Официант доверительно показал мне глазами на столик у фонтана, за которым весело улыбался Илья. Но не дефицитное модное вино поразило меня, не встреча со старым знакомым. Нет. Меня поразила его спутница. Рядом с Ильей сидела московская красавица Ляля Дроздова, бывшая любовница Лаврентия Берия и мать его дочери.
Много позже Илья, встретив меня на премьере «Декабристов» в «Современнике», затащил к себе на улицу Горького. Время уже было позднее, Гальперин со своими, мягко скажем, сослуживцами уселся играть в карты, а я с любопытством следил, как по столу передвигались здоровенные пачки денег. В два часа ночи все проголодались, и хозяин позвонил в закрытый для всех ресторан «Арагви». Через полчаса прибыли официанты и накрыли шикарный стол.
Красиво умели отдыхать московские цеховики. А Илья Гальперин был в те годы одним из руководителей крупнейшего в стране подпольного трикотажного дела. О размахе его я узнал позже.
А тем августовским днем Илья, закончив разговор с молодым человеком, явно партийно-руководящего вида, сел ко мне за стол, залпом выпил бокал «Боржоми» и сказал:
– Сколько этих падл ни корми, как до дела доходит, они сразу в кусты. Сколько они с меня бабок получили… Но ничего, если меня прихватят, я о них молчать не буду.
А потом грянуло знаменитое «трикотажное дело». Оно было настолько крупным, что режиссер Василий Журавлев, порадовавший нас когда-то фильмом «Пятнадцатилетний капитан», снял пугающую киноленту под названием «Черный бизнес». Чего только не было в этом кинополотне! Но все-таки отсутствовало главное – связь теневиков с партийным и карательным аппаратом.
Во главе дела стоял некто Шая Шакерман, его мать приходилась родной сестрой знаменитому одесскому
Вместе с Борисом Райфманом и Ильей Гальпериным они переоборудовали картонажные мастерские Краснопресненского психоневрологического диспансера, которые выпускали безобидные и неприбыльные футляры для градусников, в мощный трикотажный цех. Но подобное производство – это прежде всего сырье и оборудование.
Обратите внимание: все это происходило не в период «застоя», а при грозном борце с Пастернаком, а позже с абстракционистами Никите Хрущеве.
Для расширения дела потребовались новые площади. Взятку отгрузили в МГК КПСС.
За сто тысяч рублей союзный министр, фамилию которого я до сих пор не могу узнать, хотя можно легко догадаться, распорядился отгрузить «психам» вязальные и швейные машины, закупленные в ФРГ совсем для другого предприятия. За деньги номенклатурные борцы снабжали цеховиков дефицитным, строго фондированным сырьем в огромных размерах, из-за нехватки которого чуть не остановились государственные текстильные фабрики.
Впрочем, работать без надежной милицейской крыши в те годы, как и сегодня, было невозможно.
Ежемесячно в саду «Аквариум» на площади Маяковского Шакерман встречался с четырьмя офицерами с Петровки. Это был выплатной день. Старший получал пятнадцать тысяч, остальные – в зависимости от должности – десять, семь с половиной и пять тысяч рублей. По тем временам это были громадные деньги.
Я знаю фамилии этих офицеров, но не называю их специально – семьи жалко. Хочу сказать, что старший из них получил от деловых к моменту ареста миллион рублей.
Наша встреча с Ильей Гальпериным в тот день оказалась последней. По случаю того, что у всех арестованных совокупно было изъято полторы тонны золота, их, естественно, расстреляли.
Суд, конечно, был закрытым. На скамье подсудимых сидели только коммерсанты. Ментов судили отдельно, а госпартпокровители, снятые с постов, влились в ряды фланирующих по Тверскому бульвару. Уже тогда, как и сегодня, их освобождали от уголовной ответственности за содеянное.
Однажды мы шли по бульвару с моим другом, замечательным сыщиком Игорем Скориным.
На скамейке напротив Театра имени Пушкина на солнышке сидел человек и читал газету.
– Хочешь познакомлю с забавным персонажем?
– Хочу.
Мы подошли к скамейке.
– Здравствуйте, Борис Ильич, – улыбнулся Скорин.
Человек отложил газету и почтительно поднялся:
– Здравствуйте, Игорь Дмитрич.
– Отдыхаете?
– Я слышал, вы тоже?
– Пенсионер.
– И я на заслуженном отдыхе.
– Пенсию из общака платят?
– Как придется, Игорь Дмитрич. Завтра в Сочи улетаю, отдохнуть надо пару месяцев. А вы как?