Проходящий сквозь стены
Шрифт:
— Ну и, само собой…— проговорил он нараспев, — Само собой, еще более опрометчивым представляется решение отправиться к милым твоему сердцу сестрицам Ладе и Леле.
— Это почему? — спросил я, позвякивая обнаруженными наконец-то ключами.
— Это потому, чувачок, — пролаял Жерар нравоучительно, — что ты взял у них одну очень редкую и дорогую вещицу. Я бы даже сказал — сакрального значения предмет. И проделал это без спроса. За подобные выходки язычники (а как еще назовешь последовательниц культа Макоши?) казнят иноверцев с особой изобретательностью. Вспоминая специализацию отроковиц,
Я снова схватил одежный ком. Пусто, конечно.
— Ты рылся в моих вещах! Где зеркало, скотина? Он обиженно засопел.
— Больно нужны твои кальсоны… Оно само вывалилось. Я уже потом его обнаружил.
— Заглянул? — Я иронически прищурился.
— Предположим. А в чем, собственно, дело?!
Судя по атакующей тональности, в которой прозвучала последняя фраза, карманное зерцало действовало. Точно так же, как подловившее меня настенное. И беса тоже угораздило нарваться на его предательски затягивающее волшебство.
— И как? — безжалостно продолжал я допрос.
— Какой кверху, — буркнул Жерар.
— Колоссально! — воскликнул я. — Могу представить… Бес, скалясь, вскинулся, но я, хохоча, замахал руками:
— Нет, нет, умоляю, не продолжай! Довольно подробностей. Это твое, только твое дело. Интимное.
— Заткнись, а? — со страданием взмолился он, и я заткнулся. Через минуту Жерар тявкнул: — Оно там, в спальне. За комод втиснуто. Я его на всякий случай в платок завернул, — добавил он тихо.
— Правильно сделал, — сказал я, — напарник.
Когда я вернулся, пряча злосчастное зерцало во внутренний карман светлого и легкого убеевского пиджака, Жерар стоял на пороге прихожей с самым решительным видом. Шерсть на загривке топорщилась.
— Не пущу! — прорычал он. — Нравится тебе это или нет, но я считаю тебя своим другом. И пропадать за каких-то там…— Он проглотил готовое вырваться словечко. — Не позволю!
— С дороги, зверь, — сказал я хмуро. — Я тоже к тебе привязался. Поэтому прошу как друга. Не заставляй меня поступать подло.
Он в отчаянии заскулил. Я ждал.
— Пашенька, ну давай хотя бы дождемся старичка! С ним будет надежней. Он пистолет возьмет. А то этот твой Стукоток…
Я отогнул лацкан и ткнул пальцем в одну из множества надписей на футболке. Угловатые буковки предлагали: «Kiss my ass!»
— Ну и грубо, — сказал Жерар.
— Да пойми ты, — сказал я. — Девчонки мне повергли, выручили, а я такую свинью им подложил. Вепря, блин, дикого. Секача. Ну же, дружище, уйди…
Он зло гавкнул по-собачьи, а потом развернулся и побежал к выходу, бурча под нос, что свяжешься с дурачком — Рагнарёк, пиши пропало. Сам рехнешься. В кратчайшие сроки.
Услышав, как бес употребляет эпический древнеисландский термин в роли ругательства, я поинтересовался, не случалось ли ему бывать на сафари в палеоцене. Он с горестным вздохом покрутил лапкой у виска и выскочил за дверь.
Они нас поджидали на лестничной площадке.
— Салям алейкум, дорогие!
Корпулентную фигуру Сулеймана Маймуныча, упакованную в безупречный костюм работы дорогого лондонского портного, я не спутал бы ни с какой другой. Измени он даже свой голос, нацепи хоккейную вратарскую маску
Прозрел я, когда эта восточная Лолита, состроив игривую гримаску, послала мне воздушный поцелуй.
— Зарина? — выдохнули мы с Жераром разом.
— Да, дорогие, — проговорил шеф, качая головой. — Она самая. Понимаете, буквально сегодня утром сказал я себе: «Э, ифрит-мифрит! Старый ты стал, Сулейманище. Думаешь, сладко твоей луноликой крошке бесконечно в куклы играть, косы заплетать, а? Совсем засиделась она в девочках. Пора ей девушкой становиться». Сказано—сделано! Как говорим мы, шахматисты: «Чирик — и в дамках!» — Он прищелкнул пальцами и лукаво улыбнулся. — Немножко старинной магии, и вот результат! Какая красавица растет, да? Через недельку-две совсем заневестится. Павлинчик, чуешь, к чему клоню? Ты не теряйся. По-мужски советую и по-отечески.
— Неделька не неделька, а вибратор свой она уже этим вечером сожжет, — сверля изменницу уничтожающим взглядом, прошипел Жерар.
— Что ты там бормочешь, негодный? — нахмурился Сулейман. — Говори вслух. Все свои, да.
Он приблизился ко мне, забрал конец бороды в кулак и принялся покачиваться с пятки на носок. Мне захотелось немедленно бухнуться на колени, простереться ниц и, прося милости, целовать его блестящие штиблеты. Поэтому я распрямился и посмотрел шефу в глаза. Он одобрительно причмокнул и выпустил бороду.
— Ну, Жерарчик всегда был хитрожопым, — наконец сказал он абсолютно серьезно. — Ты-то куда наладился, душа моя?
— Прежде всего к одним хорошим девушкам. А затем в «Серендиб», — ответил я. — Зарина, ласточка, почему шеф задает мне такие вопросы? Не тебя ли я просил устроить нашу встречу еще прошлой ночью? И не ты ли меня с этим продернула?
Бывшая вечная девочка, а ныне без малого барышня на выданье вместо ответа уставилась на Сулеймана.
— Зачем говоришь: продернула? — сейчас же пришел Сул на выручку любимице. — Была ночь, ребенок спать хотел. Подумаешь, напутала немножко. Утром опомнилась — и вот мы здесь. — Шеф ступил на лестницу. — Идемте. — Он сделал паузу и добавил: — А хорошим девушкам придется капельку обождать. Мы потом вместе к ним наведаемся. Сам проверю, что это за вертихвостки. И можно ли моему драгоценному Павлинчику с ними водиться.
— Надо сейчас, — упрямо сказал я. — Кажется, они попали по моей вине в беду.
— Нет! — отрезал Сул. — Я сказал! Или ты идешь со мной по доброй воле, или… А к девицам этим, так и быть, пошлем кого-нибудь. Все будет в полном ажуре.
Наверное, на лице моем выразилось сомнение, потому что он напористо сказал:
— Верь мне, понял? Я пожал плечами.
— Ты пантомиму не разводи. Плечиками он заподергивал. Ишь!.. — Сулейман повернулся к Зарине, призывая ее быть свидетелем моего предосудительного поведения. Зарина покачала головой. Сул положил ладонь мне на плечо. — Ты вот что… Ты пойми, нам действительно нужно о многом переговорить. Ты ведь не против того, чтобы переговорить?